— Нет, — отвечает Таваддуд.
— Отлично. Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. — Голос Дуни понижается до заговорщицкого шепота. — Я хочу, чтобы ты встретилась с одним молодым человеком. Он богат, хорош собой и вдобавок остроумен, к тому же свободен сегодня днем. Что скажешь?
— Сестрица, я вполне могу сама выбирать себе друзей, — заявляет Таваддуд.
Она подходит к окну и задергивает шторы.
— О, это мне хорошо известно. Потому ты и водишь знакомство с уличными артистами и всяким сбродом.
— Сегодня днем мне предстоит работа. Благотворительность, а точнее — целительство. Бану Сасан[61] —
— Я уверена, молодому человеку будет очень интересно увидеть, чем ты занимаешься.
— Конечно: представляю, как трудно рассмотреть жизнь Бану Сасан из башни мухтасиба.
В глазах Дуньязады появляется опасный блеск.
— Уверяю тебя, что мы видим
— Моя работа важнее, чем свидание с надушенным мальчишкой, с которым ты познакомилась на вечеринке в Совете. Дуни, я благодарна тебе за старания, но нет необходимости себя утруждать.
С самым решительным, как она надеется, видом Таваддуд направляется к дверям.
— О, я полностью с тобой согласна. Это все равно что смывать дикий код с члена муталибуна, и почти так же полезно. Но отец думает иначе.
Таваддуд замирает, ощутив холод в животе.
— Я говорила с ним сегодня утром. Я сказала, что ты раскаиваешься в своих поступках, что больше всего на свете хочешь восстановить доброе имя семьи и снова стать уважаемой женщиной.
Таваддуд оборачивается. Дуни смотрит ей в лицо честными синими глазами.
— Ты хочешь, чтобы я стала лгуньей, сестрица? Сказительницей вроде тебя?
Таваддуд плотнее запахивает на себе одежду и стискивает зубы. «Сказительница. Любовница монстров. Она больше не дочь мне». Так заявил отец три года назад, когда Кающиеся нашли ее и возвратили домой из Дворца Сказаний.
— Так кто же это?
— Абу Нувас, — говорит Дуньязада. — Я думаю, отец будет очень доволен, если вы станете… друзьями.