Циклическая ошибка,

— Мне все безразлично. Эмоциональная вовлеченность в происходящее невозможна.

Аня покачала головой:

— Знаешь, Гриш, замечу, при всей пропасти моих недостатков, я тебе не вру. Как мы и договорились, когда меня выпустили из больницы. А ты мне врешь.

Гриша задумался. Потом заговорил, очень медленно, тщательно подбирая слова:

— В основе моих суждений лежит простая бинарная логика. Так предусмотрено конструкцией, поскольку нет необходимости в более сложном алгоритме обработки данных. Я не андроид-собеседник и не могу подстроиться под твои психоэмоциональные реакции, чтобы имитировать диалог. Моя программа существенно проще той, которой наделены андроиды-ассасины, наиболее близкие к искусственному интеллекту. Я не знаю, как это у людей, но роботы существуют в рамках своего предназначения, а вне его — нет. Я не могу отремонтировать двигатель космического шаттла. И не могу всегда генерировать приемлемые для тебя ответы. Хотя, будь у меня такая возможность, я предпочел бы уметь их генерировать.

— Тебя никто не просит отвечать так, чтобы мне это понравилось. Я только прошу тебя не прикидываться кофеваркой.

— Но ты же не просишь нуль стать единицей, — возразил Гриша.

— Отлично. Давай поговорим про старую добрую бинарную логику. Про нули, единицы, истинные и ложные значения, предикаты, отрицания и отрицания отрицаний… Я бы все это поняла, будь ты ходячим калькулятором, оснащенным бронекаркасом и оптическим прицелом. К счастью, ты не ходячий калькулятор.

— Я или нуль, или единица. Только люди могут быть сегодня нулем, завтра единицей, потом снова нулем и так по обстановке. Даже если предположить, что у меня была бы воля, а это является ложной предпосылкой, я не мог бы сделать так, чтобы сегодня она у меня была, а завтра опять нет.

— Мы это сейчас говорим про экзамен в Харриэт, верно?

— Я про него не говорю. Подобные обсуждения — вне моей компе…

— Хорошо! Послушай.

Разговор двинулся по проклятому кругу. Пора было этот круг разрывать. Аня шагнула к Грише, взяла за воротник свитера — маловероятно было, что андроид стал бы убегать, но ей следовало убедиться, что до конца тот дослушает — заглянула в глаза и четко произнесла:

— Ты единица. Единица, а не нуль. Не важно, как я к этому отношусь. Да, я на тебя наорала, испугалась, едва не совершила самый поганый в своей жизни поступок, но удержалась же, и не испытываю никакого раскаяния. На самом деле, не пострадало ничего, кроме моей к тебе привязанности. Если так понятнее. То есть не произошло ничего, что должно было сделать из тебя иное, нежели ты являешься. Если уж совсем по-простому, обнулилось мое отношение к тебе, а не ты сам. Переменные пересмотрены, но константы-то целы. Или ты видишь ситуацию иначе?

Гриша опять молчал долго, почти полминуты, глядя не на нее, а куда-то чуть в сторону, потом повернул голову и кивнул на кухонную дверь, которую Аня, заходя, закрыла, чтобы не мешать дрыхнущему Нику звяканьем посуды и разговорами.

— Я думаю, что дверь может быть или открыта, или закрыта. Прикрытая наполовину дверь по умолчанию считается открытой. А не открытой тогда, когда нужно войти, и закрытой, когда этого делать не хочется.

— Это я понимаю. Но закрытую дверь при надобности обычно можно открыть. Или закрыть открытую. Мир — динамическая модель.

— Ты бы не стала открывать дверь, если бы знала, что за ней мертвый космос.

Надо признать, параллель была страшноватая. И красивая. И предельно правильная. Действительно, черный космос был чужд человеку в той же мере, что и самостоятельно мыслящая машина. Наверное, можно было бы добавить океанские глубины где-нибудь в районе Марианской впадины — вот и были бы три вещи, вызывающие у Ани эдакий почтительный страх, иногда переходящий в суеверный ужас, доставшийся в наследство от предков-дикарей, греющихся у огня в пещере.

Она отпустила воротник Гриши и поежилась: