— Ань…Погоди, ты что, в Москве?!
— Я предупредила, дальше сам думай. Я тебе не звонила. Конец связи.
— Ань!
— Звонок сотри.
Окошко, пикнув, закрылось. Сбросив обратный вызов, Аня отключилась от сети. Потерла виски, поднялась, добралась до квартиры и, сняв только очки, рухнула на кровать.
Думать о том, во что она ввязалась, было нерационально. Рационально было подумать, либо как оттуда выбираться, либо что с этого можно получить.
Аня необыкновенно четко вспомнила звук, с которым пистолет снимали с предохранителя. Во всяком случае, одна из перспектив была вполне понятна.
Утро в личном понимании Ани наступило вечером. Часы на уникоме показывали без четверти семь. Она неловко слезла с кровати, в полумраке зацепилась за что-то круглое — круглое, оказавшееся роботом-уборщиком, издало предупреждающие пиканье — на автопилоте добрела до кухни и, почти не открывая глаз, откопала условно чистую чашку и поставила ее в кофемашину. Запустила программу. И по негодующему жужжанию поняла, что утро отменяется: коробка с капсулами была пуста, примерно как голова Ани.
— Круглик!
Робот-уборщик — веселый, зелено-оранжевый, с пририсованными глазками и наклейкой «погладь меня!» — неторопливо и обстоятельно вкатился в кухню, пробивая себе дорогу среди векового хлама. По правде говоря, Аня мало верила, что этой славной таблетке на колесиках, гребущей лапками-щетками, по силе справиться с задачей наведения порядка. Круглик то застревал, то на него что-нибудь падало, а то вовсе заезжал в угол и нелепо тыкался там круглыми боками, не в силах выбраться из западни. Наверное, что-то у него было не так с программой. Аня, впрочем, в нем лишний раз не ковырялась, скорее воспринимая эту нелепость на лапках как аналог домашнего животного. Круглик был идеален в том плане, что с ним всегда можно было поговорить, а вот кормить было не нужно.
— Круглик. Ну вот и что нам с такой жизнью делать?
Круглик экзистенциальной тоски хозяйки, конечно, не разделял. Он уже второй год безнадежно пытался прибрать эту квартиру, поэтому, наверное, знал о безысходности все, но в уныние не впадал. Тихонько жужжал как в первый день, когда растроганная Аня выпустила родительский подарок «побегать» безо всякой практической цели и корысти.
Вздохнув, она залезла в холодильник, убедилась, что даже мыши, вроде как гарантированной всем плохим хозяйкам, там не висит, соорудила бутерброд с арахисовым маслом, и, набравшись храбрости, позвонила Толе-два-нуля, обретшему свое прозвище за просто фатальное невезение в боулинге. При том, что в вирте он отлично метал гранаты и демонстрировал истинные чудеса ловкости.
— У меня с глазомером все нормально, это в реальности помехи, — всегда бухтел Толя, когда тяжелый шар для боулинга улетал куда угодно, но только не в кегли.
— Толь?
— Ну ты, Анька, и накурилась, — Толе было тридцать два, так что он считал себя самым старшим и умным, обязанным временами поучить молодую зелень. — Не могла сказать, мы б на тебя не дышали…
— Да там весь лес этим дышал, — хмыкнула Аня, уже понимая, что никакой катастрофы, скорее всего, не случилось. Иначе бы разговор начался бы не с ленивой нотации, а с «у нас тут, прикинь, полиция!» — Как поиграли?
— Ты че, новости не смотришь?
У Ани сердце упало. Она новости не смотрела, она в них практически поучаствовала.
— Что такое?