Хаосовершенство

Собравшись прыгать в омут, постарайся разузнать о нем побольше

Есть ли Антихрист в благословенном мире Цифры? Есть ли Нечистый, ввергающий нас в сомнения? Есть! И цели его не изменились: он призван помешать нам, призван ставить препоны на нашей дороге. Антихрист твердит, что Цифра не вознесла человека на новую ступень, не изменила его, не сделала равным богу. Антихрист понимает, что в мире Цифры ему нет места, и потому борется с ним изо всех сил. Борется с нами.

Голос, профессиональной рекой льющийся из динамиков, заставил Саймона отвлечься от работы, и теперь он молча сидел перед шестью коммуникаторами в своем «командорском» кресле, бездумно гонял по экрану курсор «мышки» да потягивал кофе из большой кружки. Кроме него, в кабинете никого не было — руководитель (и единственный исполнитель) специального, мать его за ногу, проекта имел свои преференции. Орда тусовалась в общем зале, а он, Саймон Хост, так же как Сорок Два, прятался в отдельной комнате. Отличный признак того, что движение действительно стало большим…

Антихрист нашего мира — Mутабор. Храмовники отвергают Цифру, отвергают человека будущего, отравляют разум людей бессмысленной верой. Храмовники отвергают вершину цивилизации, эпоху настоящей свободы. Они говорят, что Цифра неестественна, а сами пересаживают себе органы животных и растений, создают отвратительных уродов, которые не имеют права называться людьми. Храмовники ведут нас в тупик, желают превратить в послушных скотов, заучивающих наизусть бредни Владыки. Мутабор опасен! Мутабор должен быть разрушен!

Сорок Два действовал последовательно: выбрав храмовников мишенью, он бросил на них все силы движения, талант пропагандистов и весь свой авторитет. Мутабор упоминался практически в каждом Слове, хотя бы вскользь, хотя бы в паре предложений. Мутабор — враг. Помните об этом! И тритоны помнили.

А может быть, им было все равно, кто враг.

Строительство нового мира подразумевает ломку старого. Пусть не до основания, сохраняя, так сказать, инфраструктуру. Но те, кто сопротивляется, должны быть уничтожены. И те, кто не принимает новое, должны быть уничтожены. В этом Сорок Два был убежден сам и убеждал последователей.

Саймон посмотрел на левый, самый крайний коммуникатор, настроенный на популярную новостную ленту.

Фанатики из «Остановим Ад!» спровоцировали безов у ворот Станции. Драка. Дубинки, щиты, перекошенные лица, лидер движения, яростно орущий о попрании прав человека… В Каире горит медицинский центр Мутабор. Полицейские пытаются разогнать людей, в них летят камни и бутылки с «коктейлем Молотова»… В Кейптауне столкновения между вудуистами и китайцами. Стрельба…

«Все сходят с ума. Чем же Сорок Два лучше?»

Кучка лжецов, захватившая власть над миром, уже давно никого и никуда не ведет. Они не знают, что делать. Они бездумно сжигают ресурсы, превращая Землю в помойку. Они породили чудовищное создание — Мутабор и планируют превратить людей в животных. Ведь животными не нужно управлять, на животных можно охотиться.

Цель выбрана идеально — даже с обычными людьми храмовники держались с заметным высокомерием, а уж к нейкистам и вовсе относились с подчеркнутым презрением. Их легко превратить во врага. Собственно, даже превращать не надо.

Мутабор должен быть разрушен.

Но враги ли они?

«Мы верим в идеи Поэтессы, они — в откровения Милостивого Владыки. Мы идем в авангарде технологий, они лидируют в медицине и генной инженерии. Как получилось, что наука смешалась с верой и начались религиозные войны? Разве это нормально? Или нормально — для людей?»

Саймон запутался.

Да, у храмовников есть «синдин», который необходимо отобрать, потому что «синдин» по Сорок Два — основа Эпохи Цифры, и если храмовники не желают отдавать его мирно, их нужно бить до тех пор, пока не согласятся.

Логично.

Но душа отказывалась воспринимать подобную логику. Хост проговаривал людоедскую цепочку много раз, но так и не поборол отвращения. Вера в правоту Сорок Два постоянно давала сбой.

«Кровь и насилие. Как только у пророка появилась возможность, он тут же принялся насаждать идеи Поэтессы силой. — Саймон почувствовал желание выпить. — Неужели любое движение приходит к этому?»