— Здравствуйте, господин Казоев, здравствуйте, — заюлил Грыжа. — Чем я могу вам помочь?
В комнате воняло. И не только потому, что маленький одноэтажный домик слизняка стоял на самой границе с Восточным Рукавом. Воняла засаленная одежда Грыжи, воняли остатки его трапезы, да и сам он, давно не мытый, распространял отнюдь не парфюмерный аромат. Зато уже вмазался: какие глаза бывают у только что принявших дозу «синдина» наркоманов, Казоев знал хорошо.
— Башку давай.
Не дожидаясь реакции на приказ босса, помощник Казоева грубо развернул Грыжу спиной и воткнул в его чип кабель психопривода. Ему тоже не хотелось задерживаться в этой помойке дольше необходимого.
— К сожалению, господин Казоев, у меня барахлит «балалайка», — залепетал слизняк. — Я даже к машинистам ходил, да, и даже на Болото ездил, и безы меня проверяли. И все говорили, что «балалайка» барахлит, чинить надо, но ведь это стоит денег…
— Не пишет память, — подтвердил канторщик. — Пусто.
Главарь угрюмо вздохнул.
— Был сегодня в Восточном Рукаве?
— Там стреляли, там много стреляли, господин Казоев, и вокруг стреляли, в Урусе даже. А я мирный человек, слабый. Мне очень страшно ездить туда, где стреляют.
— Был или нет? Люди видели, как твой фургон заезжал в Рукав.
— Так я и рассказываю, господин Казоев, я ведь туда каждый день… Там ведь свалки такие большие… Туда выбрасывают много, а я подбираю. Надо ведь кормиться, господин Казоев, я слабый человек. Вот сегодня нашел замечательную куртку, и не рваную почти…
— Значит, был?
— Так я и рассказываю, господин Казоев…
Помощник главаря отвесил слизняку затрещину, поднял с пола и приказал:
— Слушать вопрос.
Грыжа всхлипнул.
— Перестрелку в Рукаве видел?
— Да, господин Казоев, там стреляли, там много стреляли. К счастью, я был далеко и решил уехать. Я сильно испугался, что мне повредят фургон. Вы ведь знаете, господин Казоев, фургон — это все, что у меня есть. Мне не выжить, если его…
— Заткнись!
— Слушаюсь, господин Казоев.