Схизматрица Плюс

22
18
20
22
24
26
28
30

Зажав в губах кончик бумажного цилиндрика, он взял какое-то металлическое устройство и нажал кнопку на его крышке. Линдсей, удивленно глазевший на него, издал громкий вопль:

– Огонь! Господи боже, огонь! Огонь!

Рюмин выдохнул облачко пара.

– Что за хрень с тобой такая? Крохотный язычок пламени никому не повредит.

– Но это же огонь! Боже милосердный, я никогда в жизни не видел открытого огня. – Линдсей понизил голос. – А ты уверен, что сам не загоришься? – Он с опаской смотрел на Рюмина. – У тебя легкие дымятся!

– Да нет же. Это такое новшество. Совсем маленький новый порок, – пожал плечами старый механист. – Может, малость и вреден – так ведь полезных пороков не бывает.

– Что это у тебя?

– Кусочки бумаги, пропитанной никотином. Ну и плюс кое-какие ароматизаторы. Довольно-таки неплохо. – Он вынул сигарету изо рта. Взглянув на тлеющий кончик, Линдсей содрогнулся. – Да ты не дергайся. Здесь – не то, что в других колониях. Огонь не страшен. Грязь не горит.

Снова опустившись на пол, Линдсей издал стон. Мозг его тонул в воспоминаниях. Голова болела. Им владело неописуемое чувство: словно в первое мгновение приступа дежа вю. Словно хочешь чихнуть, а никак не чихается…

– Ну вот, место из-за тебя потерял, – брюзгливо сказал он Рюмину. – Подумать только, сколько все это для меня значило! Эти пьесы, заключающие в себе все сохранившиеся ценности человеческой жизни!.. Оставленные нам в наследство, когда не было еще ни шейперов, ни механистов. Человеческая, непрочная, первозданная жизнь…

Рюмин стряхнул пепел в черный футляр от объектива.

– Ты, мистер Дзе, рассуждаешь как орбитальный абориген. Настоящий «цепной». Где твоя родина? В ССР Моря Кризисов? Или в Коперникианском Содружестве?

Линдсей втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ладно, прости уж мне мое стариковское любопытство, – сказал Рюмин, выпуская густое облако дыма и почесывая красный след от видеоочков на виске. – Давай-ка я тебе объясню, мистер Дзе, в чем твои трудности. Вот ты прочел три композиции: «Ромео и Джульетта», «Трагическая история доктора Фаустуса» и – последнюю – «Самоубийство влюбленных на Амисима». На мой взгляд, как-то это все – не то.

– Да-а? – протянул Линдсей возмущенно.

– Да. Во-первых, малопонятно. Во-вторых, мрачно до невозможности. И, в-третьих, что хуже всего, пьесы эти – доиндустриальные. А теперь – что я думаю в целом. Ты организовал дерзкое жульничество, вызвал невообразимую суматоху и весь Дзайбацу поставил на уши. В возмещение надо бы хоть немножко развлечь народ.

– Развле-ечь?

– Да. Я же знаю бродяг. Им нужно, чтобы, их развлекали, а не лупили по репе тяжеловесными древностями. Они хотят слушать о настоящих людях, а не каких-то там дикарях.

– Но… тогда это уже будет не человеческой культурой…

– И что с того? – Рюмин пыхнул сигаретой. – Я тут поразмыслил… Словом, ты мне прочел три этих «пьесы», и суть я ухватил. Не шибко-то это сложно. Пожалуй, дня за два-три сработаю подходящую.