— Матвей, не преувеличивай, пожалуйста, — успокаивающе произнесла Элла. — Не надо так горячиться. Это произошло сто лет назад, лично тебя сейчас никто не заставляет выплачивать его долги. Я правильно понимаю, что твоему тезке пришлось отдать камень за долги брата? Тогда он по праву уже не принадлежит твоей семье и…
— Неправильно, — перебил ее Матвей. — Этот придурок его выкрал, когда его долг отказались покрыть, — он даже сжал кулаки, словно в любую минуту в комнату мог зайти его беспокойный прадед.
— Слушай, ну это же чушь полная, — покачала головой Элла. — Вряд ли твой дед прямым текстом написал в письме, что его брат украл у него бриллиант.
— Не в письме. В дневнике, — Матвей осторожно открыл толстую тетрадку в кожаном переплете и протянул Элле. — Он всю жизнь вел дневник. Даже в эмиграцию увез тетрадки.
Взяв практически раритетную вещь в руки, девушка, с трудом разбирая полустертые буквы и продираясь через я ты, вчиталась в текст.
Глава 9.3
«Я даже помыслить не мог, что Алекс на сие деяние сподобится. Брат пришел к вечере. Он в очередной раз проигрался. В этот раз я отказался ему помогать. В сердцах мы поругались, и он ушел. А утром я обнаружил, что из сейфовой шкатулки исчезло «Соколиное око» и деньги. В ней замок с секретом, только члены семьи могли ее открыть…»
На этих словах запись обрывалась. Видимо, у Матвея Никитовича не было сил писать дальше о преступлении брата.
— Он не стал афишировать пропажу бриллианта, — продолжил свой рассказ Матвей.
— Пытался найти Александра, но тот как в воду канул. Удалось только установить, что с долгами брат все-таки расплатился. А потом грянула революция. Прадед покинул с семьей уже бывшую Российскую империю.
— Как его выпустили? — удивилась Элла. — Если он действительно был близок к императору…
— Связи всегда творят чудеса, — хмыкнул Матвей. — Даже в такие времена.
Почему-то в этот момент княжеский потомок казался совсем другим — старше, серьезнее, благороднее. Элла в очередной раз задумалась над тем, что в их мире каждый носит маски… И непонятно, что же там, в настоящем человеке, за ней.
— И все? Больше никакой информации о бриллианте нигде не мелькало? — уточнила Элла. С такими данными «Соколиное око» было практически нереально найти. Александр Рокотов мог увезти его куда угодно. Спрятать, продать, потерять…
— Было письмо от Александра. Сейчас уже сложно сказать, как ему удалось выслать письмо за границу брату. Оно в ужасном состоянии, гораздо худшем, чем дневники. Смотри, — и Матвей протянул другие листки.
Это письмо Элла читала гораздо дольше. Похоже, по сравнению с братом, у Матвея Никитовича был практически образцовый почерк. Александру же, наверное, стоило поработать в медицинской сфере…
Каялся младший Рокотов в письме долго. Только потом перешел к рассказу. Спасти «Соколиное око» от временного правительства, а потом и коммунистов Александр смог. А вот вывести его за границу и вернуть брату — нет.
«Я спрятал «око» в родовой усадьбе крестного, в *** (слово затерто) час* (буквы затерты). Помнишь, детьми мы с Димитрием там играли? Я болен и слаб и вряд ли выживу, но верю, ты вернешь «Око» домой. Ты всегда был сильней и благороднее, брат…»
Такими строками Александр закончил свое письмо. А Элла, к собственному изумлению, осознала, что текст слегка расплылся — покаянное письмо младшего Рокотова почему-то вызвало комок в горле и влагу на глазах. «Ты всегда был сильней и благороднее, брат…». Последнее предложение словно набатом отдавалось в мозгу. Оно было куда важнее всех предыдущих строк покаяний. Это было признание. Признание собственной слабости, которая привела к таким печальным последствиям.
— Час? — в задумчивости повторила Элла. — To есть тут может быть что угодно? И в часах, и за часами, и под часами? Если, конечно, не еще что-то.