Киммерийская крепость

22
18
20
22
24
26
28
30

– А это мне уже совершенно неинтересно, Варяг. Я нашёл клад, и я должен тебе его показать. Так что ты прилетай, будь так добр. Утром сюда – вечером – назад. Москва денёк без тебя выстоит.

– Ладно, – по тону Городецкого Гурьев уловил, что тот хочет сказать что-то ещё. – Добро.

– Говори, дружище, – мягко подбодрил его Гурьев. – Говори, я же слышу. Говори.

– Я не один прилечу.

– Ты никогда один не летаешь. Это просто глупо – летать одному. Ты не птица.

– Гур. Я с Надеждой прилечу. С Надей.

Вот это да, подумал Гурьев. Вот это да. А я как же?!

– Конечно, Варяг. Какие разговоры. Давно?

– Месяц почти. Ну, ты знаешь, как это бывает.

– Знаю, – Гурьев ощущал такую радость за друга, что не удержался от вопроса: – Ты как чувствуешь себя, Сан Саныч?

– Я себя чувствую, Гур, – незнакомым каким-то голосом сказал Городецкий. – Я себя чувствую, Гур, ты не поверишь. Может быть, впервые за все эти годы. Чувствую, что я – это я. Человек.

– Опять я угадал.

– Улыбаешься, знаю, – вздохнул Городецкий. – Скалишься во всю рожу, довольный, как…

– Жду, Варяг. Жду. Я хочу на неё посмотреть. Правильно ли я угадал.

– Правильнее уже не бывает, Гур. Не бывает правильнее – вот так я тебе скажу. Для меня – не бывает.

Вера, подумал Гурьев. Надежда. А где же моя любовь?

* * *

Да, подумал Гурьев, глядя на Городецкого, помогающего Надежде спускаться по трапу, я угадал. Это очень, очень хорошо. Вот только – что мне сказать ей?!

– Здравствуйте, Гур, – серьёзно проговорила Надя. Её пожатие оказалось неожиданно сильным, энергичным и тёплым. – Я так много слышала о Вас, мне Саша столько всего рассказал… Я знаю – вы сделали, что могли. Вы же не могли её полюбить, правда? Вы не можете полюбить всех. Поэтому – не говорите ничего, хорошо? Наверное, это просто – судьба. Да и вообще – если б не вы…

– Да ну их, слова эти, Надя, – вздохнул Гурьев. – Вы правы – ну их, совсем. Не надо ничего говорить. Хорошо, что вы прилетели. Просто хорошо. – Он указал подбородком на Веру и Дашу: – Это та самая девушка и её очень близкая подруга, Вера, жена её отца. Слово «мачеха» не люблю, да и не годится оно – вот совершенно. Сёстры они, подруги – а не мачеха с падчерицей. Они вам всё расскажут, покажут, Надя. Идите. Надеюсь, вы с ними подружитесь. И простите за всё.

Надя умоляюще оглянулась на Городецкого, тот кивнул: иди, всё хорошо. И сам шагнул к Гурьеву: