Послушник

Стоит всего лишь сотне шевалье прорваться к его лучникам на расстояние удара меча, и те обречены. А французские рыцари прорвутся, выбить всех стрелами – мысль сказочная, трезвомыслящие люди такую мысль тут же отметают в сторону, как ненужную и даже опасную. Пластинчатые доспехи дадут французам неплохой шанс выжить даже под градом бронебойных стрел. Вот для тех прорвавшихся шевалье и стоят наготове английские рыцари с тяжелыми двуручными мечами да замерли угрюмо копейщики в тяжелой броне.

Им предстоит выдержать тяжелый натиск, именно они – хребет войска. Справятся ли? Король оглядел сплоченные ряды и понял, эти – не подведут. Костьми лягут, но места в шеренге не оставят. Копейщиков Генрих набрал из Плимута, эти хорошо помнят, как двенадцать лет назад французы вероломно нарушили перемирие и сожгли приморский город дотла, как убивали, грабили и насиловали.

Негромко переговаривались лучники, высокие плечистые мужчины в легких стальных шлемах и кожаных латах с длинными, в рост человека, тисовыми луками. Бородатые лица непривычно серьезны. На поясе у каждого висит топор или меч, за спиной – маленький круглый щит, что зовется баклер. В случае рукопашной лучники не окажутся беззащитны, но против рыцарей им ничего не светит, их сила проявляется лишь на расстоянии.

Англия – единственная страна в Европе, которая не побоялась дать в руки крестьян столь мощное оружие. И риск оправдал себя полностью: вряд ли европейские страны, вместе взятые, смогли бы выставить такое количество искусных лучников. Учить стрелка – долгое и дорогое занятие, правильная подготовка требует нескольких лет неустанного труда, ежедневных утомительных тренировок. Но если дать длинный лук в руки крестьян, те с охотой научатся владеть им сами, ибо нет в мире лучше игрушки для настоящего мужчины, чем боевое оружие.

Что титулы, сокровища, все женщины мира в сравнении с волнующей тяжестью меча, копья или секиры? Искусно владеешь оружием – весь мир расстелется пред тобой, нет – лишишься и той малости, что имеешь. Именно так Всемилостивейший Господь устроил наш мир, что в нем выживают сильнейшие. Потому не жалуйся, что рожден для мира иного, не плачь и не скули. Другого мира не будет, если, конечно, не построим сами.

А пока что страна, где каждый из йоменов – профессиональный лучник, неизмеримо сильнее всех прочих, где собственных смердов боятся как огня, а из оружия разрешают иметь лишь маленькие кинжалы на поясе, для самозащиты от разбойников.

Да, арбалетчиков в Европе хватает, только свистни, набегут со всех сторон. Но наемники дороги сами по себе, да и арбалет – не самое дешевое в мире оружие. Из него хорошо отстреливаться через узкие бойницы по атакующим крепость воинам, в открытом поле он не конкурент для лука. Да, арбалет бьет вчетверо сильнее, но зато долго перезаряжается, да и летит арбалетный болт не так далеко, как стрела. Три-четыре выстрела в минуту – вот предел для опытного арбалетчика в идеальных условиях, в реальном бою – вдвое ниже.

То ли дело – лук, да за то же время опытный лучник выпустит десять и даже двенадцать стрел. И пусть лучшее в мире тисовое дерево для лучших в мире английских луков приходится закупать в Италии, результат себя оправдывает. В битвах при Креси и Пуатье английские йомены уже сметали потоками бронебойных стрел французскую конницу, а если позволит святой Георгий, покровитель английского воинства, сметут и сегодня. Тем более что искусству стрельбы из лука многие могли бы поучить легендарного Робина из Локсли.

Век Франции прошел, приходит век Англии. Эдуард III, мудрейший из королей, постиг в свое время секрет, что лежит на поверхности: полагаться на вассалов нельзя. Сорок дней в году те еще согласны, скрипя зубами и недовольно шушукаясь, вести бой за сюзерена, как то положено по договору и присяге. Дальше – надо уговаривать, просить и вымаливать, обещая милости и привилегии, да не каждый и согласится. Так ведь и война – она не рассчитывает, сорок дней длиться или пятьдесят!

А выход – вот он, только раскинь мозгами, не все ж их тратить на всякую ерунду вроде рыцарских турниров, псовых охот, пышных балов да томных фавориток. Но не каждый сюзерен, даже имея пример перед глазами, догадывается, в чем тут дело. А вот в чем: за деньги нанимаешь рыцарей сроком на год, а те в свою очередь, уже как капитаны твоих собственных отрядов, набирают лучников, мечников и копейщиков, причем именно столько, сколько приказано.

И воюют те воины за полновесную монету не сорок дней, не пятьдесят и даже не шестьдесят, а весь год, в любое время. Хочешь – в Англии, хочешь – во Франции, да хоть у самого черта на куличках, лишь бы вовремя платили. А не понравился королю такой капитан, так вот тебе бог, а вон – порог. Благо желающих – разве что в окна еще не лезут.

И не надо больше раздавать земли во владение вассалам, чтобы те по твоему призыву являлись с вооруженной подмогой, ибо ныне у тебя под рукой постоянное войско. Никто не ноет, что на носу посевная или сбор урожая, а вовсе даже наоборот: воины рвутся в бой, так как получают двойную и даже тройную оплату! И нет места той старой феодальной глупости, что вассал твоего вассала – не твой вассал. И как-то сразу всем герцогам, графам и баронам становится ясно, кто же в стране хозяин, пусть даже раньше они считали иначе. И вопрос дисциплины в армии поднимается на должную высоту, не то что в других странах, где когда хочу – воюю, а захочу – уведу свой отряд обратно, пусть и прямо во время битвы, если мне что придется не по нраву.

Генрих кивнул своим мыслям и вновь пристально оглядел французское войско, особо отметив, что лучников не видно совсем, а с флангов герцог д’Альбре разместил отряды рыцарской конницы.

«Человек по шестьсот будет, – быстро прикинул король. – В центре стоят два отряда спешенных рыцарей, каждый раза в полтора больше всего английского войска, за ними – снова конница, в резерве. Но, Бог мой, как же их много!»

Минул час, прошел второй. Поднявшееся солнце не смогло пробиться сквозь нависшие тучи, хотя все же немного потеплело. Усилившийся ветер развеял туман, но дождь продолжился с прежним занудливым постоянством.

Земля под копытами французских лошадей громко чавкала, с явной неохотой выпуская их из объятий. Высокие усачи в блистающих доспехах раскатисто хохотали, тыча пальцами в пеших англичан. Не было сомнений, что атака конницы сомнет англичан с той же легкостью, как тряпка сметает крошки со стола. Обе армии напряженно следили друг за другом. Французы превышали числом по меньшей мере вчетверо, но, помня рассказы отцов и дедов, не торопились ввязываться в битву, подозревая какую-то хитрую уловку со стороны коварного врага.

– Пусть британский молокосос первым ринется в бой, смешав свои ряды, – ворчал герцог д’Альбре негодующим баронам, что рвались немедленно вступить в бой, – пусть покажет, с чем англичане заявились вновь.

С другой стороны долины двадцатисемилетний «молокосос» пристально разглядывал грозного противника. Минуло еще два часа, и Генрих решился. Король взмахнул рукой, и пронзительно запели серебряные трубы герольдов, а знаменосец поднял боевой стяг. Вновь протрубили герольды, и все англичане разом опустились на колени, каждый начертил на земле крест и поцеловал его, некоторые плакали. Все были готовы погибнуть, но не отступить.

– Шагом – вперед! – скомандовал Генрих, и битва началась.

Лучники и спешенные рыцари мерным шагом двинулись по грязи, то и дело проваливаясь по колено, с трудом вытаскивая ноги. Шли не торопясь, старались держать строй. По команде часто останавливались, давая тяжеловооруженным рыцарям время отдохнуть. В тот самый момент, когда до французов оставалось ярдов триста пятьдесят, вновь печально пропели серебряные голоса труб, и тут же английское войско дружно встало как вкопанное. Мигом лучники воткнули в раскисшую землю заостренные колья, вновь возведя частокол против конницы.