Земля ягуара

Вперед выступила группа посланцев Талашкалы, среди которых ростом и статью выделялся верховный вождь Шикотенкатль-отец. Он сурово оглядел группу плененных военачальников в красных одеждах, надолго задержав взгляд на сникшем, осунувшемся сыне, и заговорил.

Он рассказал, что пришел от имени всех касиков Талашкалы с изъявлением покорности и послушания. Талашкала, окруженная жадным и злобным врагом, привыкла отбиваться и не верить словам. Приняв испанцев за союзников этого врага, старейшины Талашкалы допустили прискорбное столкновение, о чем они теперь искренне сожалеют. Теперь же они убедились, что белые люди непобедимы, и хотят стать вассалами великого императора дона Карлоса, чтоб спокойно жить со своими женами и детьми, не боясь коварного Мотекусомы. Затем Шикотенкатль попросил испанцев немедля прибыть в столицу Талашкалы, где великие касики и весь народ ожидают их с нетерпением.

От «грибницы» отделился один из мешиков. Подпрыгивая от негодования, он что-то затараторил писклявым голосом, обращаясь то ли к Кортесу, то ли к самому Шикотенкатлю.

– У этих земель есть только один повелитель, – переводил Агильяр. – Это Мотекусома, и только он вправе заключать союзы и признавать или не признавать чье-то подданство.

Изрытое шрамами лицо талашкаланского вождя пошло красными пятнами. Повернувшись в сторону мешика, он выдал длинную проникновенную тираду. Смысл ее сводился к тому, что страну надо сначала завоевать, а потом уже ею распоряжаться. Если Мотекусома не смог сделать этого со своими бесчисленными армиями, то и говорить не о чем. Ромка чувствовал, как нарастает напряжение, и понимал, что только тонкая цепочка его солдат не дает туземцам броситься друг на друга.

Шикотенкатль открыл было рот, но Кортес поднял руку, призывая к тишине, и оба индейца замолчали.

– Друзья мои, – обратился он к послам из Мешико. – Я очень рад пониманию и заботе о нас, которые проявляет великий Мотекусома. Окончательный ответ я смогу дать ему только после того, как сам войду в столицу Талашкалы, потому прошу вас не покидать нас до тех пор. Любезный Шикотенкатль, я готов принять ваше предложение, но горечь одолевает меня, когда я вспоминаю недавние нападения. Непостоянство людей и ненадежность мира не дают моему сердцу обрести покой и веру.

Выслушав перевод, Шикотенкатль приложил руку к сердцу и клятвенно пообещал, что нападений больше не будет, а он сам, его сын и все люди, пришедшие с ним, могут сопровождать испанцев и остаться с ними рядом все время их пребывания в столице.

Ромка вздрогнул. Раньше ему казалось, что само понятие «заложники» жителям этих земель незнакомо. То ли они быстро учатся, то ли талашкаланцы более других поднаторели в военной хитрости. Но в любом случае это было довольно опасно – а ну как индейцы начнут захватывать испанцев и чего-то требовать за их освобождение?

Вперед снова выступил один из мешиков. С нескрываемой злобой поглядывая на Шикотенкатля, он намекнул, что богоподобного Кортеса и его воинство хотят заманить в ловушку, а если непобедимый и неустрашимый все же пойдет в Талашкалу, то он нижайше просит повременить хотя бы неделю, пока они пошлют кого-либо к Мотекусоме и получат его ответ.

Немного подумав, Кортес кивнул.

– Хорошо, великий посол государства Мешико, – ответил он. – Мы подождем, пока гонец отправится к великому Мотекусоме и вернется с ответом. А теперь я попрошу доблестного Шикотенкатля-сына возглавить людей, возвращающихся в город, а многомудрого Шикотенкатля-отца – быть нашим гостем до возвращения послов.

Мешики немедленно приступили к обустройству лагеря. Они засуетились, раскатывая полотнища шатров, выкладывая каменные очаги и таская воду.

Кортес подозвал Альварадо.

– Дон Педро, – тихо проговорил он ему в ухо. – Отправьте в Вера-Крус надежного человека. Пусть он расскажет Эскаланте обо всех наших победах и успехах, то же скажет тотонакам и добавит, что я прошу друзей устроить всеобщее празднование. Да пусть захватит с собой подарков, сколько сможет взять. А меня унесите. Не хочу, чтоб меня стошнило прямо на глазах у новых подданных.

Лес просыпался. Тяжелый ночной дух растворялся в утреннем свете. Листья стряхивали с себя капли ледяной росы. Разноцветные птички расправляли крылья, расчесывали клювиками перья и пробовали охрипшие за ночь голоса.

Прикрывая рукой срамное место, чтоб не хлестнуло веткой или не зацепило корягой, Мирослав пробирался по чащобе, размышляя о вечном. Вот если идешь по лесу в портках, то та же ветка или коряга может нанести естеству не меньший урон, а почему-то не боязно. Впрочем, сейчас было бы поделом ему! Доигрался, касатик, вот и пришлось сбегать из лагеря, попутно дав по голове самому капитан-генералу. Неаккуратно получилось. Возвращаться в испанский лагерь смерти подобно. Кортес, конечно, не станет рассказывать всем и каждому, что женщина изменила ему с диким слугой с востока, но найдет способ поквитаться.

Хотя, признаться, гнев Кортеса его беспокоил мало. Сурового воина волновала судьба парня, порученного ему. Конечно, Ромка возмужал, стал умнее и постоять за себя может. Но молод он еще, слишком горяч. А сейчас что ни день, то драка с пальбой. Как тут присмотришь, когда ходу к нему нет? Даже ножа нет, не говоря уж обо всем прочем. Надо поискать хоть талашкаланский меч или дубину с острыми осколками.

Ладно, сначала надо себя обустроить, потом и о дальнейшем подумать. Он внимательно высматривал подходящее дерево и наконец заприметил одно, похожее на пальму, на самом берегу ручейка, весело журчащего в траве.

– Матерь божья! Ты посмотри на это. – Мускулистый детина с короткой окладистой бородкой толкнул в бок своего спутника, до горла закутанного в глухой плащ, и протянул ему небольшую подзорную трубу. – Глазам поверить не могу!