Кто-то установил на плацу большой столб прямо позади того места, где обычно стоял адъютант. Когда настало время зачитывать приказы, вместо текущих сообщений был зачитан приговор суда над Хендриком.
Потом его вывели со скованными впереди руками под конвоем двух вооруженных часовых.
Я еще ни разу не видел порки. Когда жил дома, у нас, конечно, бывали публичные наказания — на площади Федерал Билдинг, однако отец строго-настрого велел мне держаться оттуда подальше. Один раз я попытался его ослушаться, но тогда наказание было отсрочено, а больше я не пробовал.
Одного раза более чем достаточно.
Часовые подняли Хендрику руки и зацепили наручники за крюк на столбе. Затем с него сорвали рубаху, а майки под ней не было. Адъютант отчеканил:
— Приговор суда привести в исполнение!
Вперед выступил капрал-инструктор — не из нашего батальона — с плетью. Начальник охраны начал считать.
Счет тянулся медленно — от удара до удара секунд по пять. А казалось — еще медленней. До третьего удара Тед молчал, потом только пару раз всхлипнул.
Затем я обнаружил, что таращусь в нависшее надо мной лицо капрала Бронски, который ударял меня по щекам и пристально вглядывался в глаза. Он прекратил хлопать и спросил:
— Ну как, очухался? Отлично, давай в строй. Живей, сейчас скомандуют идти к осмотру.
Закончив поверку, мы вернулись в расположение роты. Я ничего не мог есть за ужином, и многие из ребят тоже.
Никто и не заикнулся насчет моего обморока. Потом мне сказали, что я не один был такой — с парой дюжин ребят случилось то же самое.
Глава 6
Что легко нам дается, то и ценится дешево… и было бы действительно странно, если бы такая замечательная вещь, как Свобода, не ценилась столь высоко!
В ту ночь, что последовала за увольнением Хендрика, я чувствовал себя хуже, чем когда-либо в лагере Кюри. Я не мог уснуть — если вы прошли учебный лагерь, то должны понимать, насколько потрясен должен быть новобранец, чтобы с ним случилось такое! Но на учениях днем я не был, да и плечо — несмотря на то что врач признал меня выздоровевшим, — все еще побаливало. А тут еще письмо от мамы из головы никак не шло… Вдобавок, стоило мне закрыть глаза, я опять слышал — ССС — ХЛОП! — и видел, как Хендрик обвис, привязанный к столбу.
На шевроны мне было плевать. Они больше ничего не значили — я твердо решил уволиться. Если б не поздняя ночь да отсутствие бумаги и ручки — я уволился бы прямо сейчас.
Тед дал промашку — ему понадобилось на это от силы полсекунды. Ведь все вышло действительно случайно. Хоть и ненавидел он службу — а кто ее любит?! — но все же собирался отслужить срок и получить избирательные права. Тед хотел стать политиком — постоянно об этом говорил. Мол, стоит ему получить гражданство — «вот увидите, сразу многое изменится!» Теперь ему не придется занимать никаких должностей. Стоило самую чуточку расслабиться — и все! Крышка.
Но если такое стряслось с ним, то и со мной может! Ведь и я от случайностей не застрахован! Завтра или на будущей неделе… И даже уволиться не дадут, иначе как под барабан и с исполосованной спиной.
Да, пора признать, что я ошибался, а прав был отец. Пора взять лист бумаги и скорей — домой! Сказать отцу, что готов ехать в Гарвард, а потом заниматься нашим бизнесом — если, конечно, отец не передумал. Надо пойти к сержанту Зиму прямо утром и сказать ему, что с меня хватит. Но это — не раньше утра. Сержанта Зима можно будить только ради чего-нибудь экстренного, а не из-за всякой ерунды — уж будь уверен! Кого угодно — только не Зима.
Сержант Зим…