— Похоже, я подсознательно отметил его как одного из безопасных.
— Таких в природе не существует.
— Да, сэр. Но он был таким послушным. Так старался выслужить срок — у него никаких способностей, однако он упорно старался. И я, должно быть, посчитал его безопасным — подсознательно.
Помолчав, Зим добавил:
— Кажется, это оттого, что он мне нравился.
Френкель фыркнул:
— Инструктор не может позволять себе любить своих подчиненных.
— Я знаю, сэр. Но все же… Они — прекрасные ребятишки. Всех тормозов мы уже отправили. У Хендрика только один недостаток: кроме неуклюжести, он думает, что знает уже все на свете. То есть это ничего, я сам в свое время таким был… Я хочу сказать, всякая шушера отправилась домой, а те, кто остался, — энергичны, дисциплинированны и всегда начеку, точно элитные щенки колли. Из многих выйдут настоящие солдаты.
— Значит, в этом дело — он тебе нравился… и поэтому ты не среагировал вовремя. И потому он пошел под трибунал, получил порку и был уволен «за нарушение Устава». Зам-мечательно!
— Да, сэр, — ответил Зим. — Мне было бы куда легче, если б выпороли меня.
— Придется тебе очереди подождать — я все-таки по званию старше. Как по-твоему, чего мне больше всего хочется уже битый час? Чего я больше всего боялся с той минуты, как увидел в дверях тебя с синяком под глазом? Да я из кожи вон лез, чтобы обойтись административным наказанием, — так нет, надо же было дураку-мальчишке болтануть языком! Кто же знал, что он настолько туп, чтобы так вот взять и ляпнуть: я ударил его… Он — именно из «тормозов»; ты уже давно должен был отсеять его… А не нянчиться до последнего! Он-таки ляпнул — мне, и при свидетелях, — и я вынужден был дать делу ход. И поехало… Возможности пропустить все мимо ушей не было никакой, оставалось сделать козью морду, принимать законные меры и смириться с тем, что на свете будет еще один штатский, ненавидящий нас по гроб жизни. Потому что он должен был быть выпорот; ни ты, ни я не могли подставить вместо него свои спины… Хотя грех был целиком на нашей совести. Потому, что полк должен видеть, что бывает за нарушение статьи девять-ноль-восемь-ноль. Виноваты мы… Но все шишки достались ему.
— Это я виноват, капитан. И именно потому прошу о переводе. Сэр, я думаю, так будет лучше для части.
— Значит, ты думаешь… Но что лучше для моего батальона, я решаю, — я, а не вы, сержант! Послушай, Чарли, как ты думаешь, кто в свое время сделал так, что тебя перевели сюда? И почему? Что было двенадцать лет назад? Ты был капралом… А где?
— Здесь, капитан, и вы хорошо это помните. Прямо здесь, в этих самых забытых богом прериях. И надеялся, что никогда не вернусь сюда, только бы вырваться.
— Как и все мы. Однако мы с тобой вернулись для самой важной и деликатной работы во всей армии — превращать непоротых щенят в солдат… А кто, по-твоему, был самым непоротым щенком в твоем полувзводе?
— М-м-м… — Зим помедлил с ответом. — Я бы не сказал, что это были вы, капитан…
— Ты бы не сказал… Однако я первым пришел тебе в голову! Я ведь просто ненавидел тебя, капрал Зим!
Ответил Зим удивленно и даже обиженно:
— Д-да? Но ведь я вас не ненавидел, капитан… Вы мне скорее нравились.
— Вот как? Ну что ж, ненависть — это другая роскошь, непозволительная для инструктора. Мы не должны позволять себе ни той, ни другой. Наша задача обучать их. Но если я нравился тебе, то… выражалось это весьма странным образом. Я и до сих пор тебе нравлюсь?