Гайдзин

– Как это ужасно!

– Да, в нашем представлении. И как грустно. Но запомните, это Страна Слез. Теперь Кой стала легендой, почитаемая и другими девами Ивового Мира, и теми, кто повернулся к ней спиной. Почитаемая за ее самопожертвование.

– Я не понимаю.

– Я тоже. Этого не понимает ни один из нас. Но им это понятно. Японцы понимают.

«Как странно, – вновь подумал Тайрер. – Взять этот маленький домик, этого человека и эту женщину, ведущих между собой оживленную беседу наполовину на японском, наполовину на пиджине, весело смеющихся друг с другом; одна из них – мадам публичного дома, другой – клиент этого дома, но оба притворяются кем-то еще».

Новые и новые бутылочки саке. Потом она поклонилась, встала и вышла.

– Саке, Филип?

– Спасибо. Здесь довольно мило, не правда ли?

После паузы Андре произнес:

– Вы первый человек, которого я привожу сюда.

– О? Почему я?

Француз повертел в пальцах фарфоровую чашечку, допил последнюю каплю, налил еще, потом заговорил по-французски, мягко и с большой теплотой:

– Потому что вы первый человек, которого я встретил в Иокогаме, обладающий… потому что вы говорите по-французски, вы воспитанны, ваш мозг впитывает все как губка, вы молоды, почти вдвое моложе меня, а? Вам двадцать один, и вы не похожи на других, у вас чистая душа, и вы пробудете здесь несколько лет. – Он улыбнулся, плотнее опутывая его паутиной, говоря только часть правды, придавая ей нужную ему форму. – Если честно, вы первый человек из моих знакомых, который… ну, даже хотя вы англичанин и, по сути, враг Франции, вы единственный, кто, по моему мнению, каким-то образом ценит те знания, которые я здесь приобрел. – Смущенная улыбка. – Трудно объяснить. Может быть, потому, что я всегда хотел стать учителем, может быть, потому, что у меня никогда не было сына – я так и не женился, – может быть, потому, что скоро мне придется переехать назад в Шанхай, может быть, потому, что мы в достаточной степени враги, и, возможно… возможно, вы могли бы стать хорошим другом.

– Я почел бы за честь быть вашим другом, – тут же произнес Тайрер, попадаясь в расставленную сеть, завороженный этим голосом, – и я действительно считаю, всегда считал, что мы должны быть союзниками, Франция и Британия. Не врагами, а…

Сёдзи скользнула в сторону. Райко, сидя на коленях за перегородкой, поманила Тайрера. Его сердце подпрыгнуло. Андре Понсен улыбнулся:

– Просто следуйте за ней и помните все, что я говорил вам.

Словно во сне, Филип поднялся и, пошатываясь, пошел за ней, ступая неслышно. Они миновали коридор, вошли в какую-то комнату, через нее попали на веранду, потом подошли к другой пустой комнате. Она знаком показала ему, чтобы он вошел, задвинула за ним сёдзи и оставила одного.

Затененная масляная лампа. Жаровня с углями, согревающая комнату. Тени, полутьма и пятна света. Футоны – маленькие квадратные матрацы, – выложенные в постель на полу, постель для двоих. Легкие пуховые покрывала. Две юкаты, цветных хлопчатобумажных халата с широкими рукавами, в которых японцы спали. Маленькая дверь вела в ванную комнату, там горела свеча и стояла высокая деревянная ванна, наполненная горячей водой, от которой поднимался пар. Сладко пахнущее мыло. Низкий табурет на трех ножках. Крошечные полотенца. Все, как предсказывал Андре.

Его сердце билось теперь очень часто, и он силился вспомнить дальнейшие наставления Андре, прогоняя пары саке.

Методично он начал раздеваться. Фрак, жилет, галстук, рубашка, тонкая шерстяная кофта под ней – каждый из этих предметов аккуратно сворачивался и нервно складывался в стопку. Неуклюже присев, он стянул с себя носки, с некоторым колебанием – брюки и снова встал. На нем остались только длинные шерстяные кальсоны. Опять недолгое колебание, потом, смущенно пожав плечами, он снял и их и сложил, еще более тщательно. Его тело покрылось гусиной кожей, и он прошел в ванную.