Гайдзин

Помимо редкой красоты, ее превозносили в Эдо за мастерство каллиграфии, изящество стихов и тонкое понимание искусства и политики.

– Я обожаю ваш стиль письма, и стихотворение – оно великолепно. Я обожаю многогранность и сложность вашего ума, особенно то, как вы выбрали «Когда… беру» вместо, быть может, «Теперь… я взял», и «поеживается», когда человек менее значительный мог бы написать «ворочается» или более вульгарное «шевелится», которое придало бы стихотворению сексуальные оттенки. Но расположение вашего последнего слова, это окончательное «беспокойно»… ах, Ёси-тян, как мудро вы поступили, использовав это слово в самом конце, слово с глубинным смыслом, совершенное слово. Ваше творение великолепно, и его можно истолковать десятью разными способами.

– А как ты думаешь, что я в действительности хочу этим сказать?

Она прищурила глаза:

– Сначала ответьте мне, намерены ли вы сохранить его – хранить его открыто или втайне ото всех – или уничтожить.

– И каково же мое намерение? – спросил он, наслаждаясь ею.

– Если вы станете держать его на виду или притворитесь, что прячете или что его содержание – тайна для всех, значит вы рассчитываете, что его прочтут, прочтут люди, которые тем или иным способом передадут его вашим врагам, как вы того и желаете.

– А что подумают они?

– Все, кроме самых проницательных, сочтут, что ваша решимость слабеет, ваши страхи начинают одолевать вас.

– А остальные?

Глаза Койко продолжали смотреть на него с тем же веселым озорством, но он заметил, что в них появился новый блеск.

– Из ваших главных противников, – осторожно заговорила она, – сёгун Нобусада поймет его так, что в глубине своей души вы согласны с ним в том, что недостаточно сильны, чтобы представлять для него настоящую угрозу, и он с радостью заключит, что чем дольше он ждет, тем с каждым днем легче и легче ему будет вас устранить. Андзё станет глодать зависть к вашему таланту поэта и каллиграфа, и он станет издеваться над словом «беспокойно», почитая его недостойным и выбранным неудачно, но стихотворение войдет глубоко в его душу, будет тревожить его, особенно если ему донесут, что вы держите его в секрете ото всех, пока он не отыщет в нем восемьдесят восемь скрытых значений, каждое из которых усилит его непримиримую враждебность к вам.

Ее откровенность поразила его.

– А если бы я сохранил его по-настоящему тайно?

Она рассмеялась:

– Если бы вы хотели сохранить его в секрете, тогда вы тотчас же сожгли бы его и ни за что не стали бы показывать мне. Жалко уничтожать такое совершенство, так грустно и печально, Ёси-тян, но необходимо для человека в вашем положении.

– Почему? Это всего лишь стихотворение.

– Я считаю, что это стихотворение особенное. Оно слишком совершенно. Такое искусство поднимается из глубоких колодцев внутри. Оно являет нам тайное. Обнажение сути – в этом и заключается цель и смысл поэзии.

– Продолжай.

Ее глаза словно поменяли цвет, когда она задумалась, как далеко она решится зайти, постоянно испытывая пределы своего разума, чтобы развлекать и возбуждать своего клиента, если именно это было ему интересно. Он заметил эту перемену, но причину ее не разгадал.