Гайдзин

Что же касалось ее брата, то тут Хоуга раздирали самые противоречивые чувства. Юноша был просто пациентом, он был врачом и хотел, чтобы сделанная им операция увенчалась успехом.

– Мне даже в голову не пришло, что этот парень мог быть одним из убийц. Правда, это ничего бы не изменило, я говорю об операции. По крайней мере, теперь мы знаем его имя.

– Ставлю тысячу обанов против гнутой пуговицы, что это не его имя. Мы даже не знаем, был ли он ее братом. Если он действительно сиси, как это утверждается в свитке, можете быть уверены, что имя фальшивое; коварство и обман вообще почитаются японцами с незапамятных времен. – Бебкотт вздохнул. – Я тоже не могу утверждать наверняка, что это был тот самый дьявол с Токайдо. Просто интуиция. Какие у него шансы?

– Переезд никак не пошел бы ему на пользу. – Хоуг задумался на мгновение, такой приземистый и еще больше похожий на лягушку рядом с великаном Бебкоттом, хотя ни тот ни другой не замечали этой разницы в росте. – Я взглянул на него перед самым уходом. Пульс был слабый, но ровный. Мне кажется, я удалил бо́льшую часть мертвых тканей, но… – Он пожал плечами. – Я не поставил бы больших денег на то, что он выживет. Хотя, с другой стороны, кто знает, а? А теперь… теперь расскажите мне про то нападение во всех подробностях.

По дороге назад Бебкотт поведал ему все, что произошло на Токайдо. И рассказал о Малкольме Струане.

– Его состояние тревожит меня, но Анжелика, пожалуй, лучшая сиделка, какую ему можно было бы пожелать.

– Вот и Джейми сказал то же самое. Я согласен: ничто так не помогает больному, как присутствие очаровательной юной леди в его комнате. Малкольм чертовски похудел и пал духом, но он молод и всегда был самым сильным и стойким в семье, после своей матери. Если швы выдержат, с ним все должно быть в порядке. Я полностью доверяю вашему мастерству хирурга, Джордж, хотя для бедного парня это будет долгий и трудный путь. Он весьма привязан к этой девушке, не так ли?

– Да. И ему отвечают взаимностью. Счастливчик.

Некоторое время они шли молча. Хоуг нерешительно заметил:

– Я… ну, я полагаю, вам известно, что его мать решительно против того, чтобы он поддерживал отношения с этой юной леди, в любой форме.

– Да, я слышал об этом. Это станет большой проблемой.

– Так вы, стало быть, считаете, что у Малкольма серьезные намерения?

– Серьезнее некуда, он влюблен по уши. Она редкая девушка.

– Вы ее знаете?

– Анжелику? Не могу этого сказать, она не обращалась ко мне как к врачу, по-настоящему не обращалась, хотя, как вам известно, когда я видел ее, она была в ужасном состоянии. А вы?

Хоуг покачал головой:

– Мы встречались только на приемах, скачках – как говорится, в свете. С тех пор как она появилась месяца три-четыре назад, она была королевой на каждом балу, и с полным правом. Никогда не имел ее в числе своих пациентов – теперь в Гонконге есть французский доктор, вы можете себе представить? Но я согласен с тем, что она поразительно красива. Не обязательно идеальная жена, для Малкольма, если таковы его намерения.

– Потому что она не англичанка? И не богата?

– И то, и другое, и еще много всего. Извините, но я просто не доверяю французам, скверная порода – такими уж они рождаются. Ее отец – лучшее тому подтверждение: обаятельный и галантный с виду, а чуть эту шелуху сдунешь – прохвост и негодяй, и чем глубже копаешь, тем больше видишь в нем мерзости. Уж простите, но я не стал бы выбирать его дочь в подруги своему сыну, когда он станет совершеннолетним.

«Интересно, – спросил себя Бебкотт, – знает ли Хоуг, что мне известно о скандале, связанном с его именем: лет двадцать пять тому назад, когда молодой доктор Хоуг работал на Ост-Индскую компанию в Бенгалии, он женился на индусской девушке, презрев все условности и прямо высказанное ему неодобрение начальства, за что впоследствии был уволен и с позором отослан домой. У них родились дочь и сын, а потом его жена умерла – лондонский холод, туман и сырость были почти что смертным приговором для любого, кто родился индусом.