– Ваш телефон что, умеет готовить?
– Нет, – ответил он, – но в десяти минутах отсюда есть заведение, которое хвалят за хорошую домашнюю кухню и айнтопфы. Если хотите, я закажу, чтобы нам оттуда что-то прислали.
– Не надо лишних хлопот. Я с удовольствием прогуляюсь, – сказал я. – Могу поесть и там.
– Если вы не против, – предложил Завацки, – я провожу вас. Это близко.
Мы ускользнули и вышли в уже довольно прохладную берлинскую ночь. Идти здесь было гораздо приятнее, чем стоя выслушивать непрерывные взаимные восхваления телевизионных персон в буфете. Наши ноги порой взъерошивали листву.
– Можно вас кое о чем спросить? – подал голос Завацки.
– Конечно, спрашивайте.
– Это случайное совпадение? Что вы тоже вегетарианец?
– Ни в коей мере, – ответил я. – Это дело разума. У меня это продолжается уже долго, и можно было ожидать, что мое убеждение разделят и другие люди. Только вот до поваров буфета это пока не дошло.
– Нет, я имею в виду: вы всегда были вегетарианцем? Или только когда стали Гитлером?
– Я всегда был Гитлером. Кем я мог быть до этого?
– Ну, не знаю, может, вы вначале экспериментировали. Были Черчиллем. Или Хонеккером.
– Гиммлер верил в такую эзотерическую чупуху, в переселение душ и всякую мистику. Я не был раньше никаким Хонеккером.
Завацки взглянул на меня:
– А вам никогда не казалось, что вы немного переигрываете?
– Все следует делать с полной и фанатичной решимостью. Иначе ничего не добьешься.
– Но для примера: ведь никто не видит, вегетарианец вы или нет.
– Во-первых, – сказал я, – это вопрос самочувствия. Во-вторых, это именно то, чего, безусловно, хочет сама природа. Смотрите, лев, он бежит два, три километра и совершенно выбивается из сил. За двадцать минут, да что там – за пятнадцать. Зато верблюд идет целую неделю. Все это из-за питания.
– Неплохой образец псевдологики.
Я остановился и взглянул на него: