Капитан сделал шаг в глубь палатки и, не глядя на собеседников, продолжил:
– Мы все – профессионалы, ландскнехты Молоха войн. Не мне напоминать вам, господа, что войну, как выражение воли сильных мира сего, следует вести с запертым на все замки сердцем и умом, отстраненным от традиционных добродетелей людских. Английские пилоты пьют шнапс с нашими асами после того, как сбиты, и посылают им банки с кофе в благодарность за теплый прием… Идиотизм! Ведут ли войну «честными»… – он сделал четкий акцент на последнем слове, – или преступными, с точки зрения мировой общественности, способами, включая отравляющие газы… это не суть важно. Унижение, отвращение, боль, ужас, опустошение, падение цивилизаций, гибель тысяч и миллионов есть результат любой войны, и неважно, какими способами он достигается. Если вы в самом деле считаете себя цивилизованными членами сообщества, давайте прекратим сражаться и запретим войну как метод разрешения конфликтов, – капитан повернулся к Эгберсу и Хартвигу, и холод логики блеснул в стеклах его очков. – Но я больше чем уверен, что вы, как истинные профессионалы, не станете этого делать… Именно поэтому я предлагаю не начинать дискуссию о гуманности моих методов. Надеюсь, вы согласитесь с тем, что неуместно смешивать в кучу высокие идеалы человечества с довольно ограниченным выбором «грязных» методов для убийств, разрухи и прочих бедствий, которые и вы, и я причиняем ему, человечеству, ежедневно!
Последние слова он произнес в полный голос, словно бы подчеркивая свою позицию.
– С вашего позволения, герр генерал, я откланяюсь. Я рассчитываю на помощь ваших людей в строительстве временной дамбы у Терцо, как и на должную огневую поддержку операции. Поутру, лишь только итальянцы покинут две нижние пещеры после затопления, «Гельбшаттен» начнет операцию по обезвреживанию остальных огневых точек. Я гарантирую, что завтра, начиная с пятнадцати ноль-ноль, со скал Изонцо не прозвучит ни единого выстрела, и ваши солдаты после переправы через реку смогут беспрепятственно атаковать Вторую армию Венето с флангов.
Дитц воспользовался замешательством Эгберса и лейтенанта и быстро вышел.
Оба офицера не могли и представить, что у Дитца, помимо решения задачи, поставленной Ставкой, был еще и личный интерес во взятии пещер Изонцо.
Его звали Винченцо Кассини. Дитц охотился за Кассини, лейтенантом-артиллеристом итальянской армии, более трех лет.
Об этом не знал никто, кроме самого капитана и Кассини. Вымуштрованные «демоны» выполняли каждую команду командира, не задавая вопросов, что помогало Дитцу в его поисках.
Его время пришло. Как подтвердили командиру пятый и одиннадцатый «демоны» после допроса «языка», захваченного вчера, Кассини командовал артиллерийской батареей в одной из пещер над рекой…
Вода ушла быстро. Немцы разобрали дамбу после начала артобстрела. К одиннадцати утра, когда орудийная обработка итальянских позиций достигла предела – казалось, скала шаталась после сотен снарядов, выпущенных гаубичной артиллерией Четвертой дивизии, – «Гельбшаттен» уже заложил полтора десятка фугасов в толще горы.
«Демоны» Дитца не теряли времени.
…Эгберс наблюдал за происходящим из бункера на холме. Перископ, наведенный на скалу, не позволял в полной мере оценить масштаб атаки. Генерал с досадой оттолкнул бесполезный инструмент.
Облака разрывов густо покрыли поверхность скалы. Итальянские батареи тем не менее продолжали ожесточенный ответный огонь, сосредоточив его на позициях немецкой артиллерии второго эшелона. Особенно активно работали пушки крупного калибра в двух пещерах, упрятанных в складке горы на северо-восточном обрыве. Достать их гаубицами не удавалось, и попытка выжечь макаронников огнеметами, предпринятая немцами на прошлой неделе, закончилась неудачей.
Генерал связался с командиром приданного авиаторного полка и запросил поддержку с воздуха. Наличие крупного калибра – «каноне навале», судя по мощи выстрелов – у противника тревожило Эгберса; две-три полевые пушки в этих пещерах были, по всей видимости, заменены более мощными… но как итальянцам удалось втащить тяжелые орудия на такую высоту?
Он нетерпеливо посмотрел на часы. До начала атаки Дитца оставался почти час. За это время «каноне» наломают дров – длинноствольные орудия легко доставали до третьей линии окопов немцев и даже дальше…
Спустя пятнадцать минут, тянувшихся, как патока, Эгберс наконец-то разглядел тонкий, как игла, фюзеляж биплана «АГО», разведчика, звук моторов которого заглушала канонада. Разведчик нырял осой между шапками шрапнельных разрывов, крутясь у северо-восточного обрыва горы, и вскоре улетел, приветствуемый ревом восторга из немецких окопов: там предвкушали вторую часть действа в воздухе, которое тем не менее началось еще через четверть часа… А в это время орудия крупного калибра из пещер продолжали мешать с грязью траншеи немцев.
Шестерка «Альбатросов» выстроилась в большую карусель и начала методично обстреливать амбразуры с грозными «каноне», поочередно сваливаясь из карусели для атаки на батареи противника. На время воздушной атаки огонь немецких пушек прекратился, но пещеры стали огрызаться еще яростнее. «Альбатросы» чувствовали себя хозяевами положения, потому что у итальянцев не было должной воздушной поддержки еще со времен Второй битвы при Изонцо, и немецкие самолеты с каждым заходом всё увереннее накрывали цель пулеметным огнем. Так продолжалось довольно долго, и, казалось, «Альбатросы» наконец заставят орудия замолчать, – до той поры, когда итальянский егерь-ардито, высунувшись из пещеры, метко поджег один из «Альбатросов» огнеметом… Другой самолет потерял управление и взорвался, врезавшись в скалу. Когда еще один биплан развалился на куски от прямого попадания зенитного снаряда, Эгберс понял, что воздушная атака провалилась.
Он в гневе закрыл глаза. Генерал не слишком верил в успех «Гельбшаттена», однако в нынешней обстановке немцы отыграли все свои козыри…
Почему, черт возьми, медлит Дитц?! Неужели он не видит, не знает, что происходит?
Словно бы в ответ на его мысли, гора вздрогнула, натужно охнула, будто живая, вспухнув на глазах, и затряслась, заколыхалась в агонии. Из нескольких пещер, как из зева дьявола, полыхнуло пламя взрывов, языки которого выпростались на десятки метров. И лишь тогда до немецких траншей, до бункера с Эгберсом докатилась дрожь земли, донесся звук исполинского взрыва, многократно усиленного эхом из глубокого ложа реки. Звук был больше похож на рев мифического великана, побежденного в битве, в которой он считал себя неуязвимым, – и боль, и ярость поражения смешались в этом трубном звуке.
ebooksa