У обелиска

22
18
20
22
24
26
28
30

«Онемел парубок, и ни руки не мог приподнять, ни сдвинуть ногу. А мертвая старуха оказалась уже совсем рядом, и глаза ее горели таким огнем, что ясно было любому православному, что только недавно вырвалась она из пределов ада, дабы вредить бедному люду», – вспомнились так некстати строчки Гоголя, когда-то так впечатлившие Серегу на уроке.

Бежать. Нажать на спуск. Стрелять.

Но старухины пальцы, крепкие как сталь, уже впились Сереге в запястье и потащили его вперед – прямо сквозь то место, где следовало пребывать немецким траншеям, пулеметным гнездам, минам и боевому охранению.

А вместо всего этого – невесть откуда взявшиеся здесь, на днепровских кручах, старые полусгнившие кресты, покосившиеся, обвитые сухими стеблями. Сквозь облака пробился одинокий лунный луч, коснулся старой церквушки, тоже кособокой, темной и жуткой.

– Не-сссс-сссмотрисссс нассссатсссс, – просвистела ведьма, но Серега, хоть и схваченный за горло ледяным ужасом, таки посмотрел.

Блестел лунный луч на темной глади Днепра, скользил по неведомым лесам восточного Заднепровья, и, словно подчиняясь его властному зову, какие-то смутные тени шли и шли через великую реку, какие-то удивительные существа поднимались из непроглядных бучил, из придонных омутов – и тоже шли туда, к ним, на западный берег.

– Не ссссмотри! – яростно прошептала ведьма и сильно рванула Серегу за руку, да так, что он едва удержался на ногах.

«Ударила зубами в зубы…» – вдруг вспомнил опять Гоголя сержант. Но – сам собой шагнул за ней следом. А ведьма, шипя и что-то шепелявя, запустила костистые пальцы в широченные рукава балахона, что-то извлекла оттуда – порошок, махорка никак? – и широко размахнулась, рассыпая его окрест себя.

– Дальшшшше! – бросила она прямо Сереге в лицо. – Ссссскорее!

Ничего не понимая, безвольно, он потянулся следом за ней.

* * *

Пятеро свитских Иннокентия Януарьевича, онемев, глядели на разворачивающееся перед ними зрелище. Сам же старый маг самодовольно усмехался, скрестив руки на груди и явно наслаждаясь растерянностью своих полковников.

– Постойте, как же это так… – пробормотал наконец Мишель. – Кто ж она такая? Мертвяк? Да нет, ерунда, быть такого не может…

– Ну-с, господа бывшие пажи, не выжил еще из ума ваш старый учитель магии? – с сухеньким смешком поинтересовался его высокопревосходительство.

– Никак нет, – покачал головой Феодор. – Знатно вы нам носы утерли, Иннокентий Януарьевич, что и говорить…

– И все-таки я не понимаю… – начал Севастиан. – Она же… нет, не может же она…

– А ведь вы, господа, в самом начале, когда мы все поняли, что ее магия «не интегрируется», сами ведь говорили, дескать, ундина, мавка, – забыли? А кто такие те же ундины, те же мавки? – Иннокентий Януарьевич обвел свиту пронзительным взглядом. – А, господа?

– Утопленницы? – с неожиданной робостью предположил Мишель.

– Ну, наконец-то, – ехидно бросил генерал-полковник. – Утопленницы. Мертвые. Нежить, господа. Нежить.

– Но, ваше высокопревосходительство… – взмолился Севастиан Николаевич. – Она же не нежить! Точно! Мы ее сканировали, на винтики разбирали, если можно так выразиться!

– Именно! – Иннокентий Януарьевич даже прищелкнул пальцами от удовольствия. – Она не утопилась. Не самоубилась. Ну же, господа! Все подсказки уже сделал!