Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)

22
18
20
22
24
26
28
30

«Никогда, – мысленно прибавил я, перекидывая ее руку себе через плечо, как обычно таскают тяжелораненых. – И плакать ты больше не будешь, пока я жив.» Вслух озвучивать это было необязательно.

Аретейни

Дальше мы шли уже вместе. Трудно представить то облегчение, которое я испытала, узнав, что с Дэннером все в порядке. Правда, ему все же было очень тяжело – хоть и в темноте, а я буквально видела, что он изо всех сил стискивает зубы. Обычно легкое дыхание сменилось тяжелым хрипом, а моя ладонь, которую он придерживал у себя на плече, постоянно норовила выскользнуть из его пальцев – они сделались холодными как лед и влажными от пота, к тому же, он ощутимо хромал, хотя и старался этого не показывать. В общем, досталось ему, похоже, здорово, и я не переставала удивляться, как это он ухитряется идти практически ровно и не терять сознание.

Рана несерьезная, ага. Кого это он обманывает, медика? Эх, Дэннер. Нет, я бы тоже на его месте изо всех сил старалась не показывать слабости, ну так это ж я. Я советский человек, и я привыкла идти вперед, не замечая трудностей, как бы мне больно ни было. Нас так воспитывали, наше поколение. Быть сильными и храбрыми. Хотя, если у нас эти свойства – менталитет, то у них тут они просто жизненная необходимость, и с момента зачатия у человека в крови.

Гаджет неожиданно как будто бы ожил. В груди медленным крещендо нарастала пульсация – будто там забилось еще одно сердце, и каждый новый удар точно прижигал раскаленным железом – все сильнее и сильнее. Вначале ощущение было такое, будто ужалила пчела – затем жжение сделалось невыносимым.

И я не сразу сообразила, что это всего-навсего предупреждение. Я собиралась сделать то, чего мне делать, по представлениям вживленной в меня программы, не следовало.

Я вскрикнула и упала на колени. Голова взорвалась болью, пульс набатом ударил в уши, давление стремительно подскочило вверх, а сердце колотилось так, будто вознамерилось переломать мне ребра и улететь в теплые края. Я смутно слышала голос Дэннера, который меня звал, затем ощутила, как меня подхватили и куда-то несут, затем режущим лучом вспыхнул свет фонаря. Боль словно электрическими разрядами прошила тело, побежала по нервам, не оставляя без внимания ни единого сантиметра. Череп, казалось, сейчас лопнет как перезрелая груша. Мамочки... так вот ты какой, робот-куратор...

Одновременно с тем взвилось в груди стальное упрямство – много хочешь, машина! Я не обязана тебе подчиняться. По какому праву ты меня мучаешь?! Вот теперь – точно, из принципа, не подчинюсь! Слышишь?! Из принципа, мать твою! Партизаны не сдаются!

Однако упрямство меня отнюдь не спасало – наоборот, делало еще хуже. Все же, гаджет был сильнее, но признать это означало признать свое поражение, чего я себе вот уж точно позволить не могла.

Ну и ладно! Умру – а не сдамся!

Прощайте. Было приятно провести с вами время.

— Дэннер... – из последних сил прошептала я. – Дэннер, я люблю тебя.

Все равно терять нечего.

Дэннер

Она что-то сказала – я не разобрал, что именно и забилась, словно в агонии. Раны будто взбесились, но я не замечал боли. Ударом ноги распахнул первую попавшуюся дверь, – палата, – бегом преодолел несколько метров до ближайшей больничной койки и осторожненько уложил Аретейни на нее. Койка была надежная, металлическая, за годы одиночества не обветшала, и разваливаться явно не собиралась. Сквозь звон и шум, сквозь темноту в глазах, сквозь боль и слабость тревожным огоньком билась только одна-единственная цель – спасти любой ценой. Вот теперь я знал, что поступаю правильно, но сейчас мне было наплевать на все в мире правильности и неправильности – черт возьми, если она умрет – мне тоже не жить! И думайте обо мне все, что захотите – и что я безумец, псих, ненормальный, что я не выполнил задание и свой долг перед родным городом и товарищами, что за несколько дней нормальные люди так друг к другу уж точно не привязываются – так ведь я и есть ненормальный! Мне оранжево все, что не фиолетово, и в туман ваше чертово мнение!

Аретейни корчилась и задыхалась, и мне приходилось одной рукой держать ее голову, чтобы не разбила об спинку кровати. Ребята стояли чуть поодаль и как-то подозрительно молчали.

Да что происходит, черт возьми?!

Я обернулся.

— Хотя бы света дайте, о большем не прошу. – Голос прозвучал хрипло. Лаура какими-то деревянными движениями приблизилась ко мне и направила луч фонаря Ласточке на грудь, в вырез блузки. Кажется, я эту блузку когда-то на Лидии видел, мелькнула совершенно неуместная мысль. Какая, в сущности, разница. Да и Лидии на самом деле не существует. Она мне приснилась, вместе со всем Городом... Нет ведь на свете больше ничего, помимо темноты и извечного душного каменного холода подземелья... Под землей теряется ощущение времени и реальности. Люди созданы для жизни на поверхности. Благо, галлюцинации пока что, не начались. Но это только пока.

Кожа меж ключиц покраснела и вздыбилась валиком.