Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)

22
18
20
22
24
26
28
30

Значит, мы тут не одни. Интересно. Все интересней и интересней, я бы сказал. Сколько лет тут живу – так ни за что бы не подумал, что под городом имеется еще город.

Хотя, откуда-то же взялись поезда...

Да-да, я все еще о поездах. И нечего на меня так смотреть.

Туман, не видно ни черта.

И куда эту бестолочь понесло, спрашивается?!..

И стоило мне только пройти несколько метров – шел я, цепляясь одной рукой за трубу, чтобы не потерять направления – как вдруг послышался чей-то далекий и слабый голос, похожий на голос ребенка.

Я остановился. Эхо причудливо искажало звуки, превращая в странную мелодию плеск воды от моих шагов. Вода тихонько журчала – почти по колено, лужа сделалась стремниной.

Голос позвал снова. Мне даже показалось, что уши у меня дернулись, будто у собаки – так я старался разобрать его в приглушенном многоголосье подземелья.

Вот, пожалуйста, Селиванов. Хотел найти ребенка – получите, распишитесь. Бандеролька до востребования.

Тьфу, ты! Черт-те-что здесь творится в канализации этой. В глазах начинает темнеть от испарений, голова кружится – расстроился бы – да без фонаря и так-то ни черта не видать. Впервые за все время рейда – или даже впервые за всю мою чертову жизнь – командира четвертого взвода Селиванова, более известного под именем Дэннер, посетила-таки Она. Здравая Мысль, то есть. Здравая Мысль, если ее озвучить, звучала бы примерно следующим образом: Селиванов, где, туман тебя побери, тебя черти носили, когда боги раздавали мозги?!!

Ну, как-то так.

Голос, кажется, заплакал.

Нет, это не Лесли, точно.

Тут мне сделалось до того тоскливо, что возникло нездоровое желание впасть в тихую истерику, побиться головой об осклизлую каменную стену, или же, к примеру, по ней же и карабкаться наверх. Не то вследствие отравления, не то от боли и усталости, мне, человеку, который в жизни ничего не боялся и ни перед чем не отступал, вдруг до одури, до безумия, непреодолимо захотелось броситься на пределе человеческой скорости искать выход наверх. Больше ничего не нужно, клянусь. Только наверх, наверх, увидеть небо над головой, тусклый дневной свет, вдохнуть свежего хвойного воздуха, ощутить ветер, а не теплый затхлый сквозняк канализации.

Так, все, довольно. Ну-ка, соберись, товарищ командир, и вообще, отставить истерику.

Отставить истерику!

Ну, вот. Стыдно, черт побери... Здоровый мужик, а веду себя не лучше нервной девицы пубертатного периода.

А, ну да, я же псих... давно пора смириться...

За всеми этими размышлениями я и сам не заметил, как узенький коридорчик завернул налево, где и раздался вширь, разделившись продольным бортиком на две неравные половинки, за одной из которых, более низкой, тихо плескалась вода. Видимо, она когда-то вырвалась на свободу из обвалившейся трубы, большой дохлой змеей высовывающей из мутного потока шершавый, покрытый рыжей ржавчиной, бок.

Стоп, а с чего это я, собственно, навоображал тут себе трубу? Я ее видеть не должен – будь я хоть десять раз безумец, а глаза-то у меня все же человеческие.