Саргана согласно кивнула, только предупредила, что ее гунны разобьют лагерь чуть дальше от реки, в лугах.
– Видишь ли, мои люди не знают и не любят леса, князь. Ну, еще бы! Конечно же, не знали – степняки ведь. А то, чего не знаешь, невозможно любить.
Что ж, наверное, это было и к лучшему – гунны Сарганы всегда держались от остальных воинов в стороне, всегда были сами по себе, ни с кем из словен не общаясь. Слушали только свою повелительницу.
– Я буду приходить вечерами к вашему костру, – прощаясь, улыбнулась воительница. – Но, если обнаружу что-нибудь интересное первой, конечно же, немедленно отправлю гонца.
На том и порешили, гунны отъехали, скрылись, и верные дружинники Радомира принялись разбивать бивуак. Местечко всем нравилось – спокойно тут было, тихо, опять же – и красота! И дичи полно, а неподалеку, в Саве-реке – рыба, лови – не хочу, чуть ли не голыми руками. Тут же и разделились, кто-то охотиться пошел, а кто-то – рыбачить.
Весна уже стояла поздняя, учитывая здешний климат – почти что лето. За рощей, в степи, серебрились высокие травы, уже отцветали огненно-красные тюльпаны, анемоны и гусиный лук, появлялись кое-где голубые проплешинки шалфея, – лето в этот год выдалось ранним.
Разобрав вещи, Радомир с Хильдой спустились к реке, на заливной, желтый от одуванчиков и купавниц, луг. Сбросив одежду, бросились с разбега в реку, словно дети, подняв тучу брызг, выкупались, потом улеглись в траве, тесно прижались друг к другу…
Ах как было славно, томительная него охватила обоих супругов, казалось, лень было даже шевельнуть рукою… Рад все же шевельнул, погладил прильнувшую к нему женушку по плечикам сахарным, поцеловал лебединую шею, поласкал грудь… Потом, чуть привстав, принялся покрывать поцелуями плоский животик и бедра. Хильда застонала, подалась навстречу мужу, уже пропавшему, уже затянутому голубыми неземными глазами, уже…
Разбросались по луговым травам длинные, сверкающие белым золотом, волосы, качнулся выросший неподалеку иван-чай, вспорхнул в небеса жаворонок, а совсем рядом – едва не перепрыгнув через влюбленных – прошмыгнул-проскочил заяц.
Конечно же, супруги ничего этого не замечали, вообще ничего – только друг друга. Одуряюще пахло травами, качались над головой редкие белые облака, отражались в широко распахнутых очах юной княгини.
А потом она плела венок, Рад же примостил голову у женушки на коленях.
– Ах, и красивы одуванчики-цветы, – совсем по-детски радовалась красавица-готка. – А вот мы к ним еще купавниц добавим и… чего-нибудь синенького. Правда, ведь красиво – желтое с синим?
– Красиво.
Радомир согласно кивнул и улыбнулся: старшина Дормидонт Кондратьевич сказал бы в таком случае – «типичный милицейско-уазиковский букет!». Желтый с синим. Еще только сирены не хватает и надписи – «Полиция».
– Колокольчик вон, сорви, милый… Ага… И вон, василек… Василек!
Хильда вдруг запнулась, и Рад даже вздрогнул – змею, что ли, увидела? Да нет, не змею – так вот на цветок и смотрела.
– Знаешь, милый, а васильки-то на пшеничных полях расти любят. Сорняк страшный – непросто от него избавиться. А здесь, видишь, как разросся – голубым-голубо.
Князь сразу собрался:
– Ты хочешь сказать…
– Поля здесь были, милый. Пшеничные поля. И не так давно, год, может, два назад.