Вновь повисло молчание, на этот раз ставшее тягостным. Лесник задумался. Если бы он действительно был сотрудником российских спецслужб, наверное, он бы мог согласиться с арабом и, по некотором размышлении, отдать ему контейнер. Но он служит не государственной безопасности, а Инквизиции…
А в чем, собственно разница? Или Инквизиция служит не России? Но тогда кому же?.. И кому служит Лесник — Пес Господа, солдат Инквизиции? Некоей абстрактной идее: уничтожить в мире всё зло, чтобы добро могло без помех жить-поживать? А чем она, эта идея, лучше идеи Юхана Азиди? Да ничем, похожи они, как близнецы-сестры, весь вопрос в том, кого считать носителями зла и добра… Для господина Азиди холокост — личная проблема немцев и евреев, зато палачи Сабры и Шатилы, бульдозерами сгребавшие трупы убитых арабов, — наверняка страшнее любого вампира, ликантропа, тенятника…
Он посмотрел на Диану, словно в поисках ответа на все свои сомнения. Та застыла неподвижно, как статуя, как ждущий команды боевой робот: трофейный автомат нацелен на проем двери, пистолет — на голову Азиди.
Неверно истолковав взгляд Лесника, она едва заметно кивнула: насколько позволяли ее эмпатические способности, никакой прямой лжи в словах араба Диана не отметила.
С ней всё понятно: приказ есть приказ, а что есть зло и добро, — Юзеф лучше знает. Он знает, да… Он придумает, как укротить машину времени, сбросившую седоков, словно норовистый мустанг… И Псы Господа двинутся по минувшим векам — Дыев нож в руке, ни тени сомнения во взоре, — и враги Инквизиции будут гибнуть, едва появившись на свет, не успев стать врагами… У Лесника вдруг появилось странное желание: чтобы рядом — здесь и сейчас — оказался коммандер Патрик Донелли…
Юхан Азиди терпеливо ждал ответа.
Размышления Лесника прервали донесшиеся снаружи звуки. Звуки выстрелов. Один, второй, третий… Диана сделала неуловимое взглядом движение и оказалась рядом с Азиди — ствол пистолета прижался к затылку араба.
Тот остался невозмутим. Проговорил спокойно:
— Ну вот и еще одно доказательство, что наш союз с немцами — временный и тактический, никакой симпатии к нацистам мы не испытываем.
— Зигфрид? — догадался Лесник.
— Он самый, — кивнул Азиди. — Между прочим, на руках этого ублюдка немало крови, в том числе и крови евреев.
За иллюминатором быстро темнело, чтобы разглядеть собеседника, приходилось напрягать ночное зрение. Разговор вновь забуксовал — Лесник молчал, глубоко задумавшись. И Диана взяла нить беседы в свои руки. Вопросы ее звучали резко, отрывисто, как одиночные выстрелы. Юхан Азиди отвечал, не задумываясь.
— Как здесь оказался Зигфрид?
— Пытался в сорок пятом сбежать из Нидерландов на рыбачьем суденышке на родину, в Норвегию.
— Зачем вы его ликвидировали?
— Когда мы обнаружили его здесь — ничего не понимающего и одичавшего от двухмесячного одиночества, он согласился поработать на Халифат, поработать кем-то вроде хранителя машины времени. На берег Зигфриду не хотелось — за голландские делишки его ждал трибунал и петля. Но эсэсовский ублюдок быстро разобрался, что к чему, — и затеял собственную игру. Попытался меня обмануть… Судя по прозвучавшим выстрелам, мои люди как раз закончили его допрос. И сейчас эта коричневая мразь кормит треску, или что тут еще плавает.
— Как вы узнали про «Тускарору»?
— Так я же ее и нашел — по вашему времени семь месяцев назад. Вернее, нашел глупый молодой щенок Юхан Азиди.
— По нашему времени семь месяцев… — медленно повторила Диана. — А по вашему?
— Почти двадцать лет.