«Не надо, Стасик, не сопротивляйся. Ты не сможешь противиться моей воле, так что побереги силы, тебе они еще пригодятся. Ведь ты теперь калека».
Голос Марины в голове разразился дьявольским гоготом. Стас бежал куда-то, не разбирая дороги. Он цеплялся бледными почерневшими пальцами за волосы, за щеки, хотел вырвать надменный голос из своего разума. Но он не мог перестать воспринимать голос девушки, голос, вещавший прямо в центре головы, прямо в ней, черт возьми.
Но даже не голос, надменный и властный, сводил Стаса с ума. Он с ужасом осознал, что его собственная воля не способна противостоять вторгшейся в разум чужой воле, воле Марины. Он ощущал внутри себя чужое присутствие, будто раздвоенное сознание, где одна половина может всё, а вторая — лишь наблюдать. Мчась по лесу, Стас падал, врезался в стволы деревьев, катился кубарем с крутых гор, почти тонул в канавах и догадывался: сучка издевается надо мной. Марина специально заставляла своего раба истязать себя.
Когда Стас пытался возобновить контроль хотя бы над собственным телом, Марина начинала яростно хохотать. Ее веселье Стас чувствовал в полной мере, он знал, что девушка опьянена неограниченной властью не только над ним, но и над многими другими подобными созданиями. Господи, кем она стала?
Вообще, мысли рождались редко и представляли из себя не осознанные четкие образы или слова, а смутные, туманные облачка. Стас едва ли понимал их, эти мысли, едва ли мог формировать новые. Его сознание всецело принадлежало Марине, но даже без ее невидимого контролирующего присутствия Стас не мог полноценно мыслить. Он будто отупел, стал «умным грибом», а вовсе не человеком.
Он не замечал местность вокруг. Он вообще ничего не замечал, лишь знал, что куда-то стремительно двигается. А еще успел убедиться в полном отсутствии любой боли, даже в обрубке ноги, когда неловко наступал на него.
Очевидно, Марине быстро наскучило забавляться со Стасом, и она прекратила швырять его на деревья и камни. Зато четко вела куда-то под землю — сначала по неприметному в каменном завале ходу, затем по узкому туннелю с чуть заметным уклоном вперед. Темнота перестала быть помехой для Стаса, он прекрасно видел в абсолютном мраке, правда, видел в странном спектре, где преимущество взял себе красный цвет.
Туннель несколько раз петлял, разветвлялся, уходил все глубже под поверхность. Но рано или поздно он окончился большим помещением без какого бы то ни было света, с покрытыми пылью, а кое-где и плесенью древними столами, шкафами, тумбами, стульями. Когда-то здесь жили или работали люди, много людей, но сейчас не осталось ничего. Лишь пыль, влага, плесень и группа мертвецов.
В центре группы стояла Марина. Она напоминала готическую красавицу, роковую красавицу из фильма ужасов: черные глазищи размером с добротную брошь, растрепанные и словно шевелящиеся волосы, совершенно белое (но в нынешнем восприятии — алое) лицо с кривой ухмылкой тонких бледных губ. Для полной картины девушке не доставало длинного черного платья, узкого сверху, но широкого в юбке.
Марина беззвучно смеялась. В черных глазах не получалось прочесть никаких иных эмоций кроме злости, кровожадности и чувства собственного превосходства. О, да, Стас воспринимал холодные, даже ледяные волны твердой уверенности в себе, исходящие от Марины. Он догадался, какой ныне статус имеет девушка, какую власть сосредоточила непонятным образом в своих руках (точнее, в разуме). Она стала Королевой. Его Королевой.
«Как тебе мои скромные покои?»
Стас не ответил. Он не мог ответить, так как разум был все еще в сильных тисках Королевы. Мозг трепетал и сминался под давлением чужой воли.
«Знаешь, Стас, ты бы мог стать неплохим солдатом моей новой армии. — Марина двинулась. Она ступала гордо, как настоящая царская особа. Медленно обходя Стаса, она говорила с ним, но не словами, а образами, доставляя то, что хотела сказать, непосредственно в мозг. — Ты силен, вынослив, у тебя прекрасное тело. Одно плохо, Стас: ты идиот. Скажи, зачем ты отрубил себе ногу?»
Стас стоял на четвереньках. Иначе он не мог. Когда появилось желание выпрямиться и встать хотя бы на одну ногу, опираясь рукой о стену, Марина подавила его.
«Впрочем, я знаю, зачем ты это сделал. Ты не хотел стать чудовищем, верно? Не хотел, чтобы вирус… эс-девять, да?… чтобы этот вирус проник в каждую клеточку твоего тела и обратил тебя в мертвеца, в ходячего мертвеца с черными глазами и неясными побуждениями. Ты хотел остаться человеком, пускай и без ноги. Кстати, а ты молодец, Стас. Мало кто решился бы отрубить сам себе конечность, да еще в полевых условиях».
Мертвецы в помещении (наверное, когда-то помещение служило лабораторией) стояли недвижимо, как восковые фигуры. Лишь их бездонные глаза не отрывались от Стаса.
«Но ты совершил еще одну ошибочку, Стасик. Первая твоя ошибка — стрельба по моей маме».
Марина послала в голову Стаса быстро сменяющие друг друга образы происшествия у волчьей ямы, когда Стас пустил мертвой женщине пулю в голову. Марина заставила Стаса увидеть это еще раз так, как видел он сам, затем так, как видела Марина, ну а после — как видела мать. За секунду Стас успел «насладиться» длинной вереницей красочных образов и даже охнул от мощного информационного потока.
«Ты думал, я из тех, которые позволяют палить по своим родным? Даже не пытайся сказать мне, что мама была мертва, когда ты хладнокровно прострелил ей голову. Для меня тогда она была ЖИВА. Понимаешь? Я воспринимала ее как ЖИВУЮ и не просила тебя доставать свой поганый пистолет. Так что извини, пришлось оставить тебя тем мертвым парням в бункере. Сие — моя маленькая месть».
Стас ощутил, как давление чужой воли ослабло. Немного, на какое-то мизерное значение, но этого хватило, чтобы сдавленно произнести: