Адамберг взглянул на Владислава, но тот ел, низко наклонившись над тарелкой, и его лица не было видно.
— А я все-таки пошел, — продолжал Адамберг.
— Потрясающе.
— Скажите, что означает эта фраза? — сказал Адамберг, кладя на стол листок из блокнота, на который он переписал надгробную надпись.
Владислав схватил салфетку и вытер губы.
— Так, всякие глупости, — произнес он.
— Да, но какие конкретно?
Влад недовольно запыхтел:
— Все равно рано или поздно вы докопались бы. Раз вы здесь, этого не избежать.
— Ну и что?
— Я же сказал вам: они не хотят говорить на эту тему, вот и все. Плохо уже то, что местная жительница видела, как вы туда идете. Не удивляйтесь, если завтра вас попросят уехать. Хотите продолжать расследование — не раздражайте их. Ни этим, ни разговорами о войне.
— О войне я ничего не говорил.
— Видите того типа, сзади нас? Видите, что он делает?
— Вижу. Он рисует фломастером на тыльной стороне ладони.
— Он занят этим с утра до вечера. Рисует кружки и квадратики, оранжевые, зеленые, коричневые. Он был на войне, — понизив голос, добавил Владислав. — С тех пор он разрисовывает себе руку и все время молчит.
— А другие мужчины?
— Кисельево не особенно пострадало. Потому что у здешних жителей не принято оставлять женщин и детей одних в деревне. Многим удалось спрятаться, многие остались. Не надо говорить про лес, комиссар.
— Но это связано с моим расследованием.
— Плог! — произнес Владислав и показал средний палец, что придало его любимому междометию новый смысл. — Не вижу никакой связи.
Даница, успевшая гладко причесать свои непослушные белокурые волосы, принесла десерт и торжественно поставила на стол две маленькие рюмки.