– Потому что пузырьки в этот момент сразу взбудоражились, вот и все.
– Предположу, что ты это написал, потому что вопрос не закрыт.
– Закрыт.
– Я так не думаю. Пузырьки взбудоражились, когда ты вспомнил о враче?
– Просто когда я про себя назвал его имя, и все.
– Что-то многовато у тебя птиц.
– Да, и все воркуют. Ты веришь во вторую версию психиатра?
– Предательство?
– Предположим, что… – начал Адамберг и запнулся, как будто не решаясь произнести запретные слова. – Предположим, что кто-то нас одурачил. С этими волосами. Сказав “предположим”, я покривил душой. Уверен, это была приманка. Я сказал, что нам очень повезло найти сразу четыре волоса. Сказал, что мы богачи. Только чересчур богатые.
– Четыре – не просто чересчур, это неправдоподобно. Наш убийца – не новичок. Он – или она – взял в привычку надевать шапку, а сверху капюшон. Я говорю “он или она”, потому что теперь нам нельзя исключать, что это мужчина.
– Луи, но кто мог разбросать эти волосы по кладовке Торая?
– Единственный человек – убийца.
– Нет, два человека: убийца или Ретанкур. Я все думал, как, отвечая за охрану Торая и Ламбертена, она не предусмотрела, что удар могут нанести из дома. Ведь доступ снаружи был перекрыт тремя полицейскими. Она наверняка об этом подумала.
– Или нет. Ты сам об этом не подумал. Как и я, и вообще никто.
Вейренк бросил окурок в костер.
– Ретанкур гораздо умнее, – сказал он с улыбкой. – Она никогда не оставила бы
– Только один, – согласился Адамберг, подняв голову.
Лейтенант нашарил бутылку и разлил по последнему стакану.
– За то, к чему мы сейчас пришли, – произнес он.
– За то, к чему мы пришли. Ответ там, – сказал Адамберг, показав рукой в темноту, в сторону места, где когда-то стояла старая голубятня. – В земле отшельницы. Где мы найдем зубы.