Милицейские были

22
18
20
22
24
26
28
30

Мрачное настроение сразу развеялось, как только он приехал в управление. Дежурный сержант у входа доложил:

— Товарищ полковник, мальчик нашелся! — голос сержанта бодрый и уверенный.

О том, что из детского садика уведен мальчик, знали все в управлении и искренне переживали за его судьбу. Поэтому, хотя в обязанность вахтера и не входило докладывать начальнику, он не мог удержаться, чтобы не сообщить такую радостную для всех весть.

— Когда нашли? Где же он?

— Только что повели к вам в кабинет.

В кожаном кресле, старом и потертом, чудом сохранившемся еще с дореволюционных времен и теперь стоявшем у письменного стола Цибули, сидел кудрявый мальчуган. Он уверенно орудовал красным карандашом.

Жирные красные линии ложились по машинописному тексту. Кто-то из сотрудников спохватился.

— Это же проект приказа!

— Оставьте, пусть рисует, все равно этот приказ требует «дорисовки», — сказал Цибуля, входя в кабинет. — Где нашли?

— В аэропорту, — доложил лейтенант, — вот записка, обнаруженная в кармане у мальчика!

«Извините. Мальчик был в хороших руках, ухожен и обласкан. Узнала, что разыскиваете, возвращаю. Боюсь отвечать. А мальчонку мне уже жалко. Хотела иметь сына».

— Так и знал, что стерва… Рожать не хочет, а на чужих детей охотится. Найти ее обязательно! — Цибуля выругался. И спохватился, посмотрев на мальчика. Но тот продолжал сосредоточенно рисовать на проекте приказа.

— А матери сообщили? — спросил Цибуля.

— Послали машину, скоро приедет.

Мать не вошла, а влетела, бросилась к мальчику, схватила его на руки, целовала, плакала и все приговаривала: «Счастье мое, радость моя, жизнь моя».

* * *

Бессоница уже давно мучила Цибулю. С наступлением этой весны он особенно ощущал ее. Еще когда внучка жила с ними, каждое утро она поднимала деда с постели и находила ему свою детскую работу, которая отвлекала от «рабочих» размышлений. Теперь сын со своей семьей переселился в другую квартиру, и Цибуля почувствовал гнетущее одиночество. По утрам жена крепко спала, а он не находил себе места. На этот раз он решил выйти на воздух. Утро выдалось на диво погожим. Кратковременный ночной дождь смыл с крыш и тротуаров дневную пыль. Прохладный воздух, напоенный ароматом зелени и цветов, отличался какой-то особенной свежестью. Благоухали каштаны. На их могучих, раскидистых кронах стояли, как свечи на новогодней елке, бело-розовые, бело-оранжевые и снежно-белые соцветия. Временами нежные лепестки срывались и, плавно паря в воздухе, опускались неторопливо на асфальт. Пожалуй, нет на свете деревьев, которые могли бы сравниться по красоте с каштанами в пору их цветения!.. На улицах — ни души. Город еще спал. Лишь кое-где спешили к реке на утренний клев рыбаки.

Цибуля медленно шагал по улице, всей грудью вдыхая свежую прохладу. Минуя несколько домов, он заглянул в сквер, где с длинным шлангом в руках суетилась пожилая работница. Газоны полыхающих канн были уже политы.

Сделав круг по аллеям сквера, Цибуля остановился, взглянул на здание Публичной библиотеки и остолбенел. Над крышей клубился черный дым, а из окон выбивались языки пламени. «Пожарных вызвать, скорей к телефону!» — промелькнула в его голове мысль, и Цибуля побежал…

В городской пожарной команде в это утро было тихо и спокойно. В два часа ночи вызывали команду на завод, где от замыкания проводов загорелся склад. Вернувшись к утру в гараж, пожарные поставили машины на боевой взвод и улеглись в комнате отдыха на топчаны.

С нежностью смотрела Валя-диспетчер на утомленный пожарный расчет и думала: как несправедливо судят некоторые об условиях работы в пожарной команде!.. Вот и ее родной брат, узнав, что она поступила на работу в пожарную, посмеивался: «А знаешь, Валя, теперь новые правила приема в пожарные. Трое суток надо пролежать на одном боку, не ворочаясь, иначе не возьмут».