— Сучий король сучьей страны, да сожрет тебя Матерь Море…
Один из солдат придавил ее к земле.
— Отрежь ей язык, — сказал другой, запрокидывая ее за волосы, пока третий вытаскивал нож.
— Нет! — вскрикнул Ярви. Его люди сурово нахмурились. Под угрозой честь короля, а значит, и их честь, и проявление милости здесь не сойдет за отговорку. — С языком за нее дороже заплатят.
Ярви отвернулся, плечи под кольчужной рубахой поникли — и побрел в гору, к крепости.
— Вы воистину сын своей матери, — отозвался Хурик.
— Кем же еще мне, по-твоему, быть?
У отца с братом загорались глаза, когда они садились рассказывать о великих былых набегах, о грудах захваченных богатств, а Ярви слушал, замерев в тени у стола, и мечтал о том, что однажды и он, став мужчиной, примет участие в подобающем мужчинам занятии. А теперь перед ним открылась правда — и право побывать в походе сразу перестало казаться ему завидным.
Сражение кончилось, если и впрямь случилось нечто, что можно назвать этим словом, но Ярви по-прежнему ступал вперед тяжело и вязко, как в кошмарном сне, — потел под кольчугой, прикусывал губы, вздрагивал от всякого шума. Вопли и хохот, люди сновали средь хоботов дыма пожарищ, в горле першило от гари. Вороны кружили, клевали тела и, каркая, прославляли успех победителей. Победа была за ними! Матерь Война, мать воронам, сбирательница павших, та, кто складывает в кулак открытую руку, — сегодня вышла на танец, а Отче Мир плакал, закрыв лицо. Здесь, у изменчивой границы между Ванстерландом и Гетландом, Отче Мир рыдал очень часто.
Над ними склонилась башня, темный бастион, под ними с обеих ее сторон бились и ревели волны.
— Стойте, — сказал Ярви, с трудом переводя дух. Голова кружилась, лицо щипало от пота. — Помогите снять кольчугу.
— Государь, — буркнул Кеймдаль, — я обязан вам отказать!
— Отказывай, сколько влезет. А потом сделай, как велено.
— Мой долг оберегать вас от…
— Тогда представь свой позор, когда я помру, изойдя потом на полпути к верхушке. Расстегивай, Хурик.
— Государь. — Они отшелушили от него стальную рубаху, и Хурик понес ее, кинув через могучее плечо.
— Веди, — рявкнул Ярви на Кеймдаля, тщетно пытаясь закрепить неудобную золотую застежку отцовского плаща своим бестолковым огрызком, а не рукой. Слишком здоровенный и тяжелый для него плащ, а защелка тугая, как…
Он обмер, застыв как вкопанный при виде того, что творилось за распахнутыми воротами.
— Урожай собран, — сказал Хурик.
Узкий пятачок перед башней усеивали трупы. Так много, что Ярви, прежде чем наступить, приходилось выискивать место, куда ставить ногу. Там и женщины, там и дети. Жужжали мухи. Подкатывала тошнота, но он загнал ее вглубь.