Франческа

Франческа

На следующий день папа и мама сообщили, что собираются на званый ужин к доктору Нулану. Я буквально представила себе, как они стоят, попивая шампанское, одновременно небрежным тоном обсуждая психологические проблемы своей дочери.

— Я думала, мы пообщаемся всей семьей, — сказала я. — Сейчас, когда Сесилия тоже дома.

Мама ответила, что они будут отсутствовать всего несколько часов и я всегда могу позвонить доктору Нулану, если что. У меня ведь есть его номер телефона.

— А пока нас нет, ты можешь начать закапывать эту дыру, — сказала мама. — Ведь глубже ты уже точно не продвинешься. Она и так глубокая, как могила.

— Мне кажется, нет.

— Вот и отлично. Тогда договорились. Когда мы вернемся, ямы уже не будет.

— Я думала, это работа Адама.

— Но ведь Адам у нас больше не работает, и ты прекрасно это знаешь. Теперь тебе придется решать эту проблему самой.

— Хорошо, сделаю, — пообещала я, а про себя подумала: «Как бы не так. У меня совсем другие планы, нежели закапывать могилы».

— Буря поднимается, — сказала я Сесилии, когда мама и папа уехали.

Стоя у окна кухни, я смотрела на качающиеся деревья у озера.

— Всего лишь ветер, — возразила Сесилия. — Не надо преувеличивать.

— Когда ты вернешь мне мой кулон? — спросила я, оборачиваясь к ней.

Сесилия засунула весы за ворот блузки. Наверное, надеялась, что я забуду.

— Может быть, будем носить его по очереди? — предложила Сесилия. — Мне он тоже нравится.

— Он мой, — ответила я. — Я не разрешаю тебе увозить его с собой в Адамсберг.

Сесилия вздохнула и пообещала, что не увезет.

В тот вечер Сесилия легла раньше обычного. Как только она удалилась в свою комнату, я принесла тетрадку, уселась за кухонный стол и начала писать. Я писала о своем гневе на сестру. О той мелочности, с которой она, любимица родителей, не может допустить, чтобы мне достался от нашей матери хотя бы кулон. Пока я писала об этом, я так расстроилась, что мне пришлось сделать несколько больших глотков из бутылки, найденной накануне. «Ничего странного, — подумала я, выпив полбутылки, — что у многих писателей проблемы со спиртным — от него мысли проясняются, а рука становится легче. Может быть, из моих записок однажды выйдет роман? А?» Алкоголь влияет и на способность оценивать ситуацию. Это очевидно. Приняв еще пару глотков, я почувствовала, как настроение у меня изменилось коренным образом. Теперь я испытывала гнев и желание отомстить. Мне вспомнились злые глаза Хенрика Шернберга, та фальшь, с которой он и его дружки вели себя на поминках Поля. Как они могли сидеть там и делать вид, что скорбят, хотя сами же его и убили? Перед глазами у меня встала их жалкая, ничтожная жизнь — их будущая карьера, сделки, сигары, похлопывания по спине и поцелуи в щечку. «Одно ясно, — подумала я. — Даже если правда никогда не выяснится, надо не дать им об этом забыть. Пока я жива, я буду постоянно напоминать им, что они сделали». Прихватив с собой стакан, я пошла к телефону и набрала номер одного из общежитий в Адамсберге. Я ожидала, что мне ответит кто-нибудь из младшекласников, и была удивлена, услышав в трубке голос Хенрика.

— Это Франческа, — сказала я.