Сиваш

Волостное правление — большая белая хата. Перед ней на площади скучились подводы. Одни мужики распрягали, другие запрягали. Злобно стегнув лошадей, с грохотом отъезжали.

Лиза стояла у самой хаты под тополями, смотрела в раскрытые окна: ждала, когда в комнате покажется отец. Там сидели писаря, начальники, курили, что-то писали. В комнату входили караульные с шашками, приводили какого-нибудь крестьянина. Лиза видела, как он срывал шапку и молча стоял перед начальником. Тот кричал. Устанет, закурит, что-то скажет другому — тоже начальнику, и оба засмеются. Снова приведут человека, и снова сердится начальник. Каждого встречает криком, велит писарю писать, что-то говорит смеясь, и караульные уводят человека. Куда уводят — неизвестно. Словно проваливаются в подпол. Может быть, и в самом деле в подпол. Может быть, там большой погреб и всех арестованных скидывают туда. Никто из мужиков обратно не сходил с крыльца, через площадь никого не вели под конвоем.

Прошло много времени, и Лиза в окно вдруг увидела отца. Подбежала ближе. Он стоял перед столом без брыля. Волосы слиплись на мокром лбу. Начальник смотрел в бумаги, потом поднял грозные глаза:

— Ты захватил три десятины, хлеб спрятал, не рассчитался с хозяином… А ну, скажи, куда спрятал?

— Так это ж мой хлеб, господин начальник, не ворованный, — негромко ответил отец. — Сход присудил три десятины мне, фронтовику, — за Россию. Наверно, воевали и вы, ваше благородие… Сход присудил. Росла пшеница как моя пшеница. Я полол, снял урожай открыто. В селе все знают… А куда девал зерно? На семена, смолол, долг еще отдал…

— Отдашь хозяину что следует! — перебил начальник. — Тебя еще не учили?

— Меня учить нечему. А хозяин — я и есть, ваше благородие, — ответил отец. — Я взял зерно.

Начальник стукнул кулаком по столу.

— Даю сроку два дня! И чтобы лучше помнил, — начальник мигнул караульному, — на двор дурака!

Увели. Зачем на двор? Лиза еще долго ждала. В окно теперь не смотрела, поглядывала на крыльцо. Услышала чьи-то шажки в сенях. На ступеньки вышел белый старичок. Лиза подбежала к нему, старичок начал с усмешкой:

— Освободили… Ты, дед, говорят, со своей белой бородой похож на самого господа бога. Поэтому не смеем касаться тебя. Иди, дедушка, грейся на солнце. Это тебе будет полезнее, чем наш припек…

— Дедушка, а не видали высокого такого, черного, горбоносого? — спросила Лиза. — Это мой тато, где он?

Старичок махнул рукой.

— Все на дворе.

Позади хаты двор. Лиза обежала высокую ограду. У ворот стояли караульные с винтовками. Со двора доносились дикие крики, визги. Лиза похолодела. С глухой стороны ограды, где не было караульных, встала на большой камень. Сразу не разобрала, что творится… Там пороли. Недалеко от черной двери в хату на просторном дворе толпились люди. Командующий поркой, он же счетчик, каждому мужику с усмешкой говорил:

— Давай приготовься, снижай портки, подставляй картину!

Отец стоял белый лицом, без брыля. Черные волосы взлохмачены, глаза дико ходят. Перед ним на коротком низком столе лежал голый, с кудлатой головой человек, а двое били. Кудлатый кричал, потом начал визжать. Вдруг его подняли и позвали отца… Видела, как отец начал сдирать с себя рубаху. Кто-то из палачей весело сказал:

— Ладно, ты, старательный, заголись — и хватит. Лучше штаны спусти.

— Рубаха последняя, порвете, — прогудел отец и сорвал ее с тела.

Лиза увидела его белую-белую голую спину, коричневую шею. Отец согнулся, словно хотел прыгнуть, тяжело шагнул. А кто-то подтолкнул — он упал на стол…