— А ну, красавица, разотрем его руки, совсем не шевелятся!
Взял одну руку, Лиза — другую, мягкую, бессильную, стала растирать. Больной прямо на нее открыл большие серые глаза. Так посмотрел, будто в сердце толкнул. Вдруг стало жалко его.
А Матвей смотрел с усмешкой.
— Ну что, господа, навоевались или еще будете?
Чернявый ответил:
— Пока воюем, живем!
— Конец имеете, — сурово сказал Матвей. — Вот уже Крым, дальше — море… Мириться вам надо. Хватит восставать.
У чернявого брови поднялись, в глазах закипело. Но вдруг из темного угла послышался Фесин голос:
— Скажите, за вами идут красные?
Чернявый сквозь зубы что-то ответил и уже не обернулся к Матвею. За разговором забыли про больного, чернявый вдруг насупился, кивнул на хворого:
— Напоите, накормите его. За все заплатим, черт возьми… А начнешь крутить, хозяин, — не взыщи!..
Горка по приказу офицера сбегал к соседям за молоком. Вскипятили. Лиза сама стала поить больного. Шутила:
— Вот до чего ты доехал на вороном коне — кружку в руки не возьмешь!
Он хотел улыбнуться, ей снова стало жалко его. Пил, обжигался — и она будто горячее глотала.
Раз напоила, то и укрыть надо больного. На ноги ему бросила свой кожушок. Больной сипловато прошептал:
— Спасибо…
После молока он порозовел и скоро заснул. Лиза смотрела на него, слушала, как дышит. Этот неизвестный человек, может быть, не злой, хоть и белый офицер. Был такой в Строгановке в прошлом году, все бежали, а он остался и к красным перешел.
Потушили лампу, все легли. Лиза из своего угла прислушивалась. Среди вздохов, похрапывания слышала, как он дышит…
Утром встали со светом и — за дело. Феся достала из-под снега курай, топила грубку. За ночь хату выстудило, стекла окон пропали за толстым, мохнатым инеем. Горка с отцом пошли поить-кормить Мельницу, разгребать снег от ворот сарая. Лиза осталась хозяйкой с офицерами.
Русый сам поднялся с лавки, — видно, не так уж болен. Лиза поливала ему, смотрела, как он моет лицо, тонкую шею — осторожно, старается не брызгать, видно, есть совесть. Улыбнулся, сказал:
ebooksa