Убить Батыя!

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вятич, а давай его правда кастрируем?

– Ну ты совсем сдурела. Оставь хана в покое, нам надо его поскорее вернуть, не то хватятся, он и так уже долго отсутствует.

– Алым, переводи. Мы отпускаем его, но чтобы не забыл условие: отпустит женщин и уйдет отсюда по-хорошему – мы не станем никому рассказывать о тавре, а если только хоть одна женщина пострадает, то Гуюк и остальные будут знать, что у хана на заднице тавро, как у лошади. И чье, тоже знать будут. Женщина клеймила хана Батыя!

Конечно, я ерничала, но если уж не убить, то хоть поиздеваться над ним я могла?

– И еще скажи, что если не уберется с Русской земли, я его снова поймаю и тогда уже унижу прилюдно.

Ответом был бешеный взгляд глаз Батыя.

– Ох, Настасья… Всю ненависть Батыя на себя собираешь. А он не так слаб…

– Плевать! – Мне было море по колено.

Сидеть больно, ходить тоже, на коня сесть вообще невозможно, лежать приходилось только на левом боку, чего Батый никогда не делал.

Джихангир вернулся из леса один, объяснив, что с трудом отбился от урусутских духов, погубивших его кебтеулов. Приказал немедленно уходить, оставив все награбленное и женщин тоже.

Никто такого не понимал, но подчинились. Сам Батый был зол до свирепости, мрачен и нелюдим. К себе потребовал шаманку.

Та пришла, жестом выгнала из шатра всех и вдруг предложила:

– Давай я приложу тебе на рану травы.

– Почему ты не предупредила меня?!

– А ты спрашивал, когда пошел в одиночку в лес? Теперь молчи. Сумей скрыть все от других, а рану я тебе залечу…

– Но у них осталась…

– Пусть пока. Ты успеешь забрать, не спеши. Ты правильно приказал уходить и оставить женщин, сейчас своя жизнь дороже.

Приложив к выжженному тавру травы, шаманка усмехнулась:

– Она пометила тебя своим именем.

Хан взъярился.