Пашка пощупал ушибленный зад и сказал, что вроде живой.
– И чего там? – Ким спрашивал уже бодрее.
– А черт его знает!
В кармане бережно сохранялась коробка особых спичек, оставленных Кимке в подарок заезжим геологом. Эти спички не сырели и не гасли даже в дождь. Еще перед походом Вострецов поделил спички поровну, утверждая, что этот символ прогресса развеет тьму мракобесия. Пашка нашарил раздавленную коробку и почувствовал себя лучше. Никто не нападал на него из темноты. Да и сама темнота оказалась не такой уж непроницаемой. В дальнем углу крыша прохудилась, пропуская одинокий лучик света. В этом луче проступали стены, покрытые толстым слоем сырого мха. И пахло как в погребе.
Пашка чиркнул спичкой, чтобы добавить света. А вернее, ему очень хотелось со всем этим покончить и уйти отсюда победителем. Но спичка не зажглась. Не зажглась и вторая. И третья тоже.
– Брехло твой геолог, – недовольно сказал Пашка. – Отсырели, черти! Не горят.
Вострецов, всегда горой стоявший за прогресс, распахнул дверь и возник на пороге:
– Как не горят? Должны гореть.
– Должны, да не обязаны.
При дневном свете стало видно, что никаких скелетов и гор награбленного добра в помещении нет. Вообще ничего нет, кроме мха, грибов и грязи. Пашка брезгливо отер о штаны руки, испачканные плесенью.
– Вот и конец легенде! – радостно возгласил Ким.
Пашка подумал, что и вправду конец. Тревожило лишь одно: спички все же гореть не хотели…
Никогда Пашка Быков не думал, что судьба догадает снова вернуться в Неволин скит. Много чего он не думал. Но 22 июня 41-го года началась война, заставив забыть и увлекательные затеи комсомольской ячейки, и мечты о курсах трактористов.
Северо-Западный фронт откатился почти до самого Ленинграда, и в село вошли фашисты. Стояли недолго: повесили коммунистов, установили свои порядки, сельсовет объявили комендатурой, назначили полицаев и ушли дальше – туда, где наши войска ценой огромных потерь все же остановили их продвижение к городу Ленина.
Обо всем этом в селе узнавали стороной. Немецкие порядки были строгими, газет и радио никаких. Радиоприемник был до войны у Кимки Вострецова, но он еще в начале лета уехал в Москву, и сейчас наверняка уже был на фронте. А у Пашки все было почти как раньше, только гораздо хуже. Бабка болела, он ходил на работу один. Школу немцы закрыли, а колхоз не тронули, только весь урожай теперь забирали они – «во имя Великой Германии». Пашке было противно работать на врага. Но все работали, умирать никому не хотелось.
Немецкая управа распространяла листовки. Там говорилось: кто хочет спасти свою жизнь, свою семью и свою родину, должен способствовать тому, чтобы немцы во время весеннего наступления были настолько сильны, чтобы уничтожить несколько большевистских армий. Тогда осенью Сталин будет побежден, и наступит мир. Германия снабдит тогда население всевозможными товарами, хорошим продовольствием и одеждой, так как ей не нужна уже будет военная промышленность. Пашка не знал, были ли в селе дураки, которые верили этому. Но всякий раз, когда он порывался взбунтоваться и не идти на работу, бабка начинала плакать.
Война не окончилась, вопреки уверениям оккупантов, ни в 41-м, ни весной 42-го. Наоборот, наши нанесли Гитлеру поражение под Москвой и двигались на запад. Об этом Пашка судил по очередным листовкам, расползающимся из комендатуры: «…большевики в этих очищенных немцами областях в первую очередь занялись крестьянами. Комиссары обыскивают отдельные крестьянские дворы и устанавливают, произведена ли и подготовлена ли весенняя обработка земли. Крестьян, относительно которых установлено, что они не имели никакого намерения засеять весной поле, немедленно ликвидируют, их жен и старших детей принудительно отправляют на Урал, стариков и малых детей уничтожают выстрелом в затылок, истребляя таким образом семью».
Все это, конечно, была подлая брехня. Просто дела на фронте у немцев были не так хороши, как им хотелось бы. Потом поползли слухи, что наши отступают к Волге. Пашка читал листовки, выискивая потаенный смысл, приходил в ярость и мечтал, чтобы комендатура сгорела вместе со всеми фашистскими бумажками, листовками и планами. И его желание сбылось…
Здание бывшего сельсовета занималось в ночи дымно и неохотно. Сельчане угрюмо стояли вокруг, и никто не пытался тушить, несмотря на все угрозы полицая – бывшего счетовода Корнеева. Корнеев мотался между людьми, совал под нос бабам карабин и матерился, пока его не стукнули по голове.
А утром из района приехали немцы на двух машинах и начали расправу. В легковой с откидным верхом прибыли толстый, надутый офицер и тощий с желтушным лицом гауптман, с грехом пополам говорящий по-русски. Собрали всех деревенских, даже Пашкину бабку стащили с печи, хотя она уже почти не ходила. Толстый встал в своей машине и что-то гневно пролаял. Желтушный услужливо пояснил:
ebooksa