Призрак

— Вроде бы у него есть неплохая нычка, где он спрячет Туту, да?

— Я собирался потратить эти деньги на то, чтобы переехать в Берген вместе с Иреной, — сказал Олег.

Я посмотрел на него.

— Я поступил на юридический факультет Бергенского университета. Ирена сейчас в Тронхейме вместе со Стейном. Я хотел поехать туда и уговорить ее.

Мы сели на автобус, идущий до города. Я больше не мог выносить опустошенный взгляд Олега, его надо было чем-то наполнить.

— Пошли, — сказал я.

Готовя для него шприц в репетиционном зале, я заметил, как нетерпеливо он на меня поглядывает, будто хочет вмешаться, будто считает меня неумелым. А когда он закатал рукав, чтобы принять дозу, я понял почему. У парня вся рука была разукрашена следами от уколов.

— Только до тех пор, пока не вернется Ирена, — сказал он.

— А у тебя есть своя нычка? — спросил я.

Он покачал головой:

— Ее украли.

В тот вечер я научил его делать грамотные нычки.

Трульс Бернтсен прождал в здании паркинга больше часа, и наконец на последнее свободное место, забронированное за адвокатской конторой «Бах и Симонсен», въехал автомобиль. Трульс решил, что правильно выбрал место: за тот час, что он провел в этой части парковки, мимо него проехало всего две машины, к тому же здесь не было камер слежения. Он удостоверился, что регистрационный номер автомобиля совпадает с тем, что он нашел в компьютерной системе AUTOSYS. Ханс Кристиан Симонсен по утрам спал долго. А может, и не спал, может, был с какой-нибудь дамой. У мужчины, вышедшего из машины, была светлая мальчишеская челка, какие носили мерзавцы из западной части города в детстве Трульса.

Трульс Бернтсен надел очки, сунул руку в карман и нащупал рукоятку пистолета, австрийского полуавтоматического «штейра». Он не взял с собой обычный полицейский служебный револьвер, чтобы у адвоката не появилось никаких ненужных ниточек. Он шел быстро, стараясь успеть отрезать путь Симонсену, стоявшему между машинами. Угроза производит наибольший эффект, если появляется быстро и агрессивно. Если не дать жертве времени мобилизовать другие мысли, кроме страха за собственную жизнь, то она сразу выдаст тебе то, что ты хочешь.

Казалось, в его крови бурлит газированный напиток: в ушах, в паху и в горле шумело и стучало. Он мысленно представил все, что должно произойти. Пистолет в лицо Симонсену, так близко, что тот не запомнит ничего, кроме дула. «Где Олег Фёуке? Отвечай быстро и четко, или я тебя убью». Ответ. Потом: «Если ты кого-нибудь предупредишь или расскажешь, что у нас вообще был этот разговор, мы вернемся и убьем тебя. Понял?» Да. Или просто кивание в полном оцепенении. Может, непроизвольное мочеиспускание. При этой мысли Трульс улыбнулся. Прибавил шагу. Шум достиг живота.

— Симонсен!

Адвокат поднял на него глаза. И лицо его просветлело:

— А, привет! Бернтсен, Трульс Бернтсен, верно?

Правая рука Бернтсена застыла в кармане пальто. Должно быть, на лице у него было написано такое изумление, что Симонсен сердечно рассмеялся:

— У меня хорошая память на лица, Бернтсен. Вы с шефом, Микаэлем Бельманом, расследовали дело о растрате в музее Хейдера. А я был на стороне защиты. Боюсь, вы выиграли дело.