Призрак

— Дайте ей ключ от лифта и отправьте наверх, — сказал Харри.

Он осмотрел висящий в шкафу костюм. Вид у него был такой, будто Харри прошел в нем две мировые войны. Он открыл дверь и обвязал вокруг пояса тяжелое банное полотенце размеров в пару квадратных метров. Сел на кровать и стал слушать. Услышал звонок лифта и ее шаги. Он по-прежнему мог узнать ее по походке. Слегка тяжеловатые, короткие шаги, очень частые, как будто она всегда ходила в узкой юбке. Он на минуту прикрыл глаза, а когда снова их открыл, она уже стояла перед ним.

— Привет, обнаженный, — улыбнулась она, бросила мешки на пол, а себя на кровать рядом с ним. — Что это? — Она провела пальцами по клейкой ленте.

— Импровизированный пластырь, — ответил Харри. — Тебе не надо было приходить самой.

— Я поняла, — сказала она. — Но я не нашла ничего из твоей одежды. Наверное, все пропало во время переезда в Амстердам.

Выбросила, подумал Харри. Что ж, справедливо.

— А потом я поговорила с Хансом Кристианом, и оказалось, что у него есть целый шкаф одежды, которую он не носит. Не совсем твой стиль, но по размеру вы почти одинаковые.

Она открыла мешки, и он с ужасом увидел, как она достает рубашку «Лакосте», четыре пары выглаженных трусов, пару джинсов от Армани с отутюженными стрелками, джемпер, куртку «Тимберленд», две рубашки с игроками в поло и даже пару ботинок из мягкой коричневой кожи.

Она начала развешивать одежду в платяном шкафу, но Харри встал и сделал все сам. Ракель смотрела на него со стороны и улыбалась, теребя прядь волос за ухом.

— Ты бы не купил себе новую одежду, пока этот костюм в буквальном смысле не развалился бы на тебе, правда?

— Ну, — ответил Харри, передвигая вешалки. Одежда была чужой, но издавала слабый, хорошо знакомый запах. — Должен признаться, что я обдумывал покупку новой рубашки и, может быть, двух пар трусов.

— У тебя что, нет чистых трусов?

Харри посмотрел на нее.

— Что ты вкладываешь в понятие «чистые»?

— Харри! — Она со смехом ударила его по плечу.

Он улыбнулся. Ее рука осталась у него на плече.

— Ты горячий, — заметила она. — Как будто у тебя температура. Ты уверен, что в сокрытое под твоим так называемым пластырем не проникла инфекция?

Харри с улыбкой покачал головой. Он знал, что в ране началось воспаление, чувствовал это по пульсирующей тупой боли. Но из своего многолетнего опыта работы в убойном отделе он знал и кое-что другое. Что полиция допросила бармена и посетителей того заведения и узнала, что человек, убивший нападавшего, покинул бар с глубокими ранами на горле и шее. Что полиция предупредила всех дежурных врачей в городе и установила наблюдение за станциями «скорой помощи». А сейчас не время отправляться в тюрьму.

Ракель погладила его по плечу, по горлу и снова по плечу. По груди. И Харри подумал, что она должна слышать биение его сердца и что она похожа на тот телевизор «Пионер», который перестали производить, потому что он был слишком хорош, и это было очевидно, так как черный цвет на его картинке был очень черным.

Он немного приоткрыл окно, насколько это было возможно: в гостинице не хотели, чтобы самоубийцы прыгали из окон вниз. И даже на девятнадцатом этаже они слышали послеобеденный шум: иногда раздавался гудок автомобиля, а откуда-то из другого номера доносилась неуместно запоздалая летняя песенка.