— Я там тебе оставила каплю, — сказала сестра.
— И что мне делать с твоей каплей? — спросил Неглин.
— Мыться, — сказала сестра.
Неглин молча разделся до пояса, фыркая, отплевываясь и шумно дыша, стал растирать по лицу и телу воду, которую ему скупо поливала на руки сестра Алла. Чище он от того не стал, но холодная вода хоть немного встряхнула его.
— Как Машка? — спросил он, вытираясь.
— Спит, — ответила Алла.
— Пусть спит, — рассудил Неглин. — Это полезно.
— Ее-то тебе жаль. А меня кто пожалеет? — спросила сестра.
— Твой будущий черт, — хмыкнул тот.
— Я тебе брюки зашила, — сказала сестра. — И замыла. Но они еще не высохли.
— Ясно, — сказал Неглин. — Пойду в мокрых.
— Никакой благодарности.
— Я лишь констатирую то, что есть.
В комнате он быстро оделся, посмотрел, что там было нового или не такого, как всегда; впрочем, ничего особенного он не обнаружил: отец мычал и бурчал что-то невнятное, старшая сестра храпела за шкафом, Неглина передернуло — от отвращения ли? от обыденности ли? от того и другого, совокупно взятых? — и вот он уж вышел поспешно.
Алла сидела на табурете на кухне, просунув свои руки между тощих острых коленей, и курила дешевую мятую папиросу, сама сутулая, растрепанная, измученная, злая. Ей бы, может, поплакать над жизнью своей незадавшейся, неуклюжей, нелепой, но слез в глазах не было.
Бог не сочувствует тому, кто сам себе не сочувствует.
19
Кота с ними не было, ехали они на двух машинах, Кузьма сел на переднее сиденье, Неглин уместился сзади, где уже сидели два бойца спецназа. В другой машине, видел Неглин, тоже были двое бойцов. Кузьма казался возбужденным и собою довольным и губами своими все выделывал какие-то хитроумные коленца, и Неглин подумал, что тот затеял, возможно, какую-то авантюру.
— Ну что, кто скажет, что Задаев не молодец? — поминутно повторял длинноволосый. — А? Который день уже носимся, как угорелые, и вот Задаев выследил. А то ругают Задаева, пистолеты отбирают!.. Несправедливо! И ты, Неглин, тоже потом так и скажи комиссару, что несправедливо.
— Далеко еще? — спросил Неглин, чтобы прервать бахвальство Кузьмы.