— Не стой там. Садись рядом. Ты слышишь меня? — сказала она Ф. — Только говори тихо — мы работаем.
Это, впрочем, было и так ясно. Снова заиграла музыка, невозмутимая седая дама с плоским, будто безносым, лицом ударила по клавишам, на сцене побежали, как-то асимметрично и кособоко задвигались, отпрыгивали в сторону с комическим ужасом, будто бригада лесорубов от падающей сосны, потом, раскачиваясь, шли вперед, как пьяные матросы. Он сел рядом с Вандой и сразу почувствовал ее запах, учуял как зверь. Запах был другой, незнакомый, вроде, и не духи вовсе, может, какое-то дорогое мыло или туалетная вода, подумал он.
— Что это вы делаете? — спросил Ф.
Она покосилась на него с некоторым удивлением и не ответила ничего.
— Ты теперь ставишь? — спросил он.
— Стоп! Стоп! Стоп! — вдруг закричала она, вскидываясь. — Ребята, не умирайте! Давайте еще раз, поживее! Слушайте музыку!
— Это и есть ваш Театр Пластической Конвульсии? — спросил еще Ф.
— Если ты еще будешь говорить глупости, я остановлю репетицию. Хотя я понимаю, тебе только этого и хочется. Поэтому не дождешься, — говорила Ванда. И взгляд отвернула от Ф., будто уставшая от досадного, бесполезного разговора. Тот хотел было проследить ее взгляд (это было важно для него, это было существенно), но не мог.
— Значит можно продолжать? — уточнил он. — Впрочем, что я не так сказал?
— Ты сказал даже слишком все так. Это-то меня больше всего и угнетает, — ответила Ванда.
Ф. сидел нимало не смущенный; собственно, он знал каждое ее слово, знал всякое ее дыхание и недомолвки; она еще, быть может, могла его удивить, но он точно знал, чем могла и в какой пропорции с ожидаемым и известным.
— Давно ты ставишь? — еще раз спросил он.
Она вдруг подхватилась с места и побежала на сцену. Там, соединившись с труппою, стала показывать; вновь заиграла музыка, и Ванда пошла вместе со всеми, пусть не с тем размахом и не с тою энергией, с какими шли артисты, но лишь весьма скупо и точно обозначая необходимые движения. Ф. завороженно наблюдал за нею; она начала полнеть, заметил он, может, ей и нужно было давно уходить из танца, но все ж таки волю, опыт, точность, воображение она, несомненно, сумела приобрести и накопить за последние годы, и это нравилось Ф.
Она вернулась обратно.
— Говорят, тебя не было в городе, — сказала Ванда, присаживаясь рядом, и смахивая со лба капельки пота.
— Я сам не знаю, где я был, — буркнул Ф. — Но я не очень-то верю, что кто-то обсуждает мои перемещения, — сказал он еще.
— Почему ты всегда считаешь, что не представляешь интереса ни для кого? — укоризненно сказала она, горделивая и неприступная. — Ведь это же комплексы!.. Да ведь это же стыдно, наконец.
— Я знаю цену своим костям, своей коже, своему мясу, почкам, сердцу, легким, роговице…
— Но не знаешь цену всему вместе, — возразила она.
— Оптовая цена существенно ниже, — Ф. говорил.