Восстание потерянных

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что вы все хотите от меня?! Вы думаете, я ничего не вижу?! – И Зубов, странно перекосившись, скрипнул зубами.

«Невероятно… – окончательно встревожился, чтобы уже никогда не успокоиться, Ермолович. – Что происходит с Батей?»

Спроси сейчас Ермолович вслух, а Зубов находись в трезвом уме, последний обязательно ответил на этот вопрос. Но санинструктор молчал, а Зубов был не при светлом разуме…

Бой продолжался, и только когда появились последние на улице дома, за которыми открывался вид на великий пустырь, называющийся чеченской степью, группа получила возможность перевести дух.

Поведение генерала не было новостью уже ни для кого. Кто-то сам заметил изменения, что произошли в Зубове, кому-то во время отступления рассказал об этом Ермолович. Как бы то ни было, командование взял на себя Жулин. Он уложил группу у дома за забором таким образом, чтобы были видны и прилегающие окрестности, и улица, ведущая в поселок.

– Оборону полукругом!.. Мамаев, Айдаров – наблюдение! Пять минут на перекур!

Пригнувшись, он приблизился к Ермоловичу.

– Как дела? – Он имел в виду, конечно, генеральские дела.

Санинструктор молча посмотрел на Зубова.

Казалось, тот спал. Улегшись на спину, он закрыл глаза и был будто в забытьи. Лишь по дрожанию ресниц и шевелению пальцев можно было догадаться, что генерал переживает не лучшие минуты своей жизни.

– Я думаю, он принял какой-то антидепрессант и переборщил с дозой. Или заразился. Но такое скорое появление симптомов… Олег, скоро нам придется его нести. Тебе следует принять это во внимание.

– Я приму. А ты позаботься, чтобы он жил и чего-нибудь не… – Он подумал, какое слово лучше подобрать: – Сделал.

Генерал Зубов лежал и видел себя.

Их двухэтажный дом на окраине рабочего поселка. Отца не было.

В него вошел страх. Он не боялся кого-то конкретного и не страшился чьего-то нежеланного появления. Его пугала сама ситуация, при которой он впервые в жизни остался один при включенном радио, позабытый и брошенный.

«Не может же быть, чтобы у отца еще не закончились соревнования», – подумал он, глядя на часы, которые показывали половину двенадцатого ночи.

Одинокий и раздавленный, он просидел на диване еще полчаса.

Детская особенность усугублять простое до состояния особенного вернула его мысли к знакомой формуле, выведенной несколько месяцев назад в школьном дворе. Его оставляют все. По очереди. Видимо, бог продолжает уводить от него тех, кого он знал и любил. Вот и отец уже не торопится к нему. Но это было уже слишком…

Сидя на диване, он заплакал и втянул голову в плечи. Мир, такой привычный и любимый, перестал существовать вокруг него. Словно воздушный шарик, проколотый иголкой, он стал лишаться своего веса. Из него уходило все, что было для него главным. Осталась только оболочка – жалкая, бесформенная… Он сидел на диване и беззвучно плакал.

– Мама… – прошептал он. – Мама, вернись…