Не соображая, что делает, он направился к матам.
Это был отец. Он спал на маленькой стопке, и вокруг него явственно ощущался запах спиртного. Так всегда пахло за столом, когда они приезжали к бабушке и дедушке в деревню на праздники.
Отец его предал. Предательство его заключалось не в том, что он забыл о Саше Зубове. Конечно, он о нем помнил. Он предал его тем, что впервые в жизни проявил слабость. Вера сына в безупречность отца, в его несгибаемый дух была им предана. Он спит, раскинув руки, а продолжение мамы, последнее, что у него осталось, стоит перед ним, промокнув до нитки и стуча зубами от холода.
Саша Зубов взобрался на маты и сел рядом с ним. Кто-то из них должен оставаться сильным. Конечно, он так не думал. Он не умел так думать… Он так чувствовал. А еще ему хотелось быть рядом и снова и снова думать о том, что он превозмог страх и повел себя как мужчина. Он нашел отца. Сжав руками коленки и ощущая, как холодная одежда на нем становится теплой, он принялся думать о том, что сказать отцу, когда он проснется. У него и в мыслях не было упрекнуть, напротив, он размышлял, как сгладить ситуацию, чтобы отец, проснувшись, не ужаснулся случившемуся. Отец всегда переживал остро, и протрезвление его в спортивном зале рядом с сыном, который ночью прошел путь от дома до школы, поразил бы его в самое сердце. А ему не хотелось, чтобы отец страдал. Ему хотелось, чтобы теперь, когда все изменилось, они были рядом. Больше он ничего не хотел, потому что не знал, чего можно еще хотеть.
И вдруг в темноте зала что-то изменилось. Он не сразу понял что.
Дождь перестал шуметь по крыше, а в зале стало чуть светлее из-за вышедшей из-за туч луны. Но если бы произошло только это, он бы, напротив, успокоился.
Саша Зубов увидел, как голубая острая полоска разрезала расчерченный линиями пол.
Когда стало ясно, что это приоткрылась дверь с улицы, он сжал колени так, что у него заболели пальцы.
И в этот момент дверь распахнулась настежь. В освещенном лунным светом проходе стоял человек. Саша видел опущенный на голову капюшон брезентового плаща, не доходящего ему до колен, и бугрящиеся, заправленные в сапоги брюки. Руки его были опущены, и он весь блестел от воды, словно был обернут в фольгу от гигантской шоколадки…
Человек сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.
Саша с отцом были в спортзале не одни. В полной темноте.
Он хотел сглотнуть, но у него не получилось. Слюна наполнила рот, и он не знал, что с ней делать. Единственное желание, которое он теперь испытывал, было желание оглушительно закричать. Но проснется ли от его крика отец?.. Он никогда не видел его в таком состоянии, но в таком состоянии и не раз он видел дедушку. В такие минуты над ним можно было включать уличный громкоговоритель без опаски, что это хоть каким-то образом прервет его безмятежность.
Когда до него донесся шелест потревоженной волейбольной сетки, он прижался спиной к стене. И тут же вспомнил, что именно у сетки глаза его привыкли к темноте и он стал различать предметы. Саша Зубов услышал короткий вздох и понял, что человек, догадавшись, что преградило ему путь, нагибается.
Вспомнил и шорох гравия за спиной, когда стоял перед школой… Это была не собака. И если взрослый человек идет туда, куда идти ему не следует – ночью в спортзал, значит, делает он это не просто так…
Ему захотелось подвыть. Коротко, выпуская из себя ужас. И чем медленнее к матам подходил кто-то или что-то, тем хуже он чувствовал себя. Зачем красться в пустом спортзале?..
Он пришел за ним.
Он… видит его…
– Папа!.. – заорал он что было сил. – Папа!..
Слюна вылетела изо рта, заставив коротко закашляться.
Отец, шевельнувшись, поднял голову. До Саши донесся звук тяжелой подошвы, ступившей на деревянный пол совсем рядом.