Восстание потерянных

22
18
20
22
24
26
28
30

– Настя, я потом все объясню. Сейчас просто отвечай на вопросы и запоминай. Как раненый?

– Пока без сознания, – недоуменно сказала она.

– К нему кто-нибудь приходил?

– Нет. А что касается охраны, то она на месте. Сержант сидит у палаты на стульчике и разгадывает кроссворды.

«А если она – человек Вакуленко? – успел подумать Саша. – А у меня есть другой выход?»

Он мог, конечно, явиться в больницу, взять этого сержанта за шиворот и вышвырнуть на улицу, посадив того же Маслова. Но тогда не будет иметь смысла план, который возник у него в голове пару часов назад. Зубову нужны будут доказательства вины Вакуленко. Стольников их предоставит.

– Настя, под любым предлогом отзови сержанта от двери раненого и попроси кого-нибудь перекатить кровать с ним в другое помещение. Хоть в туалет! Буду ровно через полчаса. Только никого, слышишь – никого не запускать к нему.

– Главврач знает?

– К черту главврача!

– А Зубов?

– К черту Зубова!

Недоуменно пожав плечами, девушка поспешила в больницу. В конце концов, ведь не раздеться же Стольников ей велел. Хотя она лучше бы перед ним разделась. С этими мыслями она и вошла в здание больницы.

Развернувшись и сняв с плеча автомат, Саша побежал в сторону дома, где остались на ночь его бойцы. Когда до пересечения переулка с главной улицей оставалось метров тридцать, он услышал за спиной звук приближающейся машины.

«Не выдержали парни и решили искать», – понял он.

Что происходило дальше, он понял не сразу…

Едва он ступил на проезжую часть переулка, чтобы стать видимым для своих, его глаза резанул свет фар. То, что это был «УАЗ Патриот» с хорошо отрегулированной системой зажигания, было очевидно. Ритмично рыча, машина снесла его. Если бы в последний момент, поджав ноги, Стольников не рухнул спиной на ее капот, спасая колени, ему пришел бы конец.

Удар, невесомость…

Страшный удар об асфальт и еще раз резанувший взгляд свет фар уезжающего «УАЗа»…

Когда он очнулся, вокруг была тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Он лежал на животе и не хотел шевелиться. От одной мысли о том, что у него сломаны ребра, ноги, руки или, чего похуже, позвоночник, становилось плохо.

Стольников пошевелил всем сразу и понял, что если что-то в нем и повреждено, то это содержимое черепа. Все остальное двигалось, сгибалось и разгибалось во всех предназначенных для этого местах. Сев, он понял, насколько сильно болит голова. Но идти он может.