Они с отцом в течение недели приводили в порядок пыльный, захламленный подвал дома. Чистили, мыли, скоблили с утра до вечера. Трудились до тех пор, пока отец однажды вечером, бросив в угол мокрую тряпку, не сказал:
«А вот теперь можно и делом заняться».
Что такое дело, мальчик не знал, поэтому молча выполнял все, что требовал отец – таскал в подвал выстроганные тут же, во дворе, доски, песок и инструменты. Отец в работе заводил сам себя и этим, непонятным пока сыну энтузиазмом заражал мальчика. Однажды мальчик не выдержал и спросил, надеясь, скорее, на общий ответ, нежели на обстоятельный. Старший в семье мужчина посмотрел на него как-то устало (сказывался возраст – мальчик был поздним ребенком, а в пятьдесят трудно жить жизнью тринадцатилетнего) и ответил, словно отчитываясь перед госприемкой за созданное творение:
«Это ринг. Здесь мы исключим канаты. Никаких канатов. Их не бывает в жизни, а бывает наоборот – не на что опереться спиной. Здесь, в наиболее освещенном углу, будет размещен мешок. Это место хорошо еще и тем, что мешок будет висеть у несущей стены. Со временем песок в мешок будет добавляться, а это не очень хорошо может сказаться на конструкции дома. Ну и, наконец, «железо». Ты доволен?».
Мальчик промолчал.
«Ты боишься?».
Мальчик не отвечал.
«Запомни на всю свою жизнь, сынок: никогда никого и ничего не бойся. Ты должен идти к цели, чего бы тебе это ни стоило».
И положил Саше на плечо свою тяжелую руку…
Загораживая свет лампочки, Никита поднялся. Лицо его снова обрело безучастное выражение уложенного в гроб покойника.
– Нет… – выдавил хозяин дома странным, гортанным голосом.
Стольников, резко толкнув под себя табурет, прыжком забросил себя на стол, перекатился и, роняя с грохотом и стол, и себя, вскинул обе руки. То, что он увидел перед стволом «Гюрзы», едва не привело его в состояние ступора.
Бесшумно войдя в дом, трое жителей поселка стояли перед ним, вооруженные топорами. Их черные, неподвижные глаза казались пробоинами.
– Нет, – повторил Никита, и один из гостей наклонил голову. Так он выразил, понял Стольников, крайнюю степень удивления.
– Что здесь происходит, мать вашу?.. – пробормотал Саша, облизывая губы. Он знал, что ответа не получит, говорил, чтобы снять с себя состояние страха. Не тот ли это был страх, о котором говорил Зубов? Если да, то это чертовски страшный страх! Стольников не думал уже ни о чем, кроме как о траектории полета в окно. Вылететь нужно было через запертые рамы так, чтобы ни на секунду не задержаться в комнате. Несмотря на заторможенный вид, двигались эти парни, судя по всему, быстро. А к топорам у них руки привычные – гены… «Вырубят из меня балясину, не успею еще до земли долететь…» – думал Стольников.
– Его – нельзя… – сказал Никита.
– Почему? – прохрипел один из явившихся.
– Он не с ними.
– Он с другими. И он пришел ночью.
– Мать вашу, я что, не могу ходить по ночам? – вскипел Саша. По виску его скользнула капля пота. Происходящее казалось ему ирреальным. Даже с учетом понимания того, где он находится.