Остров

– Еще чего, – отозвался доктор, взбегая по ступенькам, – тащить ее с собой до Бристоля. Нет, она сдохнет здесь, в море, как должен был сдохнуть Сильвер. Хотел бы я посмотреть, как его едят рыбы. Сейчас, погоди…

Он выскочил на палубу и направился к борту. Я бежал следом, понимая, что глупо выгляжу и что участь Марты решена. Доктор всерьез вознамерился избавиться от нее и собирался довести задуманное до конца. У Марты же были свои мысли на это счет – она изогнулась, вывернулась непостижимым образом, махнула хвостом и вцепилась доктору в палец, сжала челюсти и повисла на нем, растопырив лапы и подняв хвост. Доктор вскрикнул, тряхнул рукой, но Марта держалась крепко, как бульдог за свежую кость. Она еще сильнее стиснула зубы, и на палубу закапала кровь.

– Вот поганка, – доктор ударил ее по голове, Марта зажмурилась и когтями проехалась ему по руке. На коже остались три ярко-красные полосы, Лесли выругался, еще раз треснул Марту по носу, и тут я не выдержал. Подбежал, обхватил морду игуаны обеими руками, закрывая ей нос и пасть. Та держалась за палец доктора еще минуту или чуть больше, а потом стала задыхаться и разжала зубы. Я затолкал ящерицу в карман, закрыл его на кнопку, но из угла все-таки торчал кончик зеленого хвоста. Доктор поднес к носу окровавленный палец и принялся рассматривать его.

– Надеюсь, эта тварь не ядовитая, – словно сам с собой проговорил он, – противоядия у меня нет. Хорошо, что рана не глубокая, и обойдется без швов. Антибиотиков у нас мало, но твое счастье, пакость ты этакая, что осталось немного воды, – это относилось к Марте, что затаилась в моем кармане и аккуратно втянула хвост, сидела так тихо, точно ее там и не было.

– Еще раз увижу – башку отрежу. – На этот раз Лесли смотрел на меня, и я кивнул, ничего не говоря в ответ. Понятное дело, что с башкой придется расстаться Марте, но доктор был зол, очень зол.

Я потихоньку убрался с палубы, а доктор направился в свою каюту, держа перед собой окровавленную руку.

В обед все обстояло так, будто ничего и не произошло – доктор спокойно разговаривал со мной, что-то спрашивал, чем-то интересовался, а я смотрел на его руку. Полосы от когтей на коже стали багровыми, а палец посинел и здорово распух, я даже разглядел на нем следы от зубов ящерицы. Постаралась она на славу, почти прокусила палец, зато отстояла свое право вернуться в Бристоль. Что делать с ней дальше, я пока не думал, а на третий день, видя, что ничего не меняется, спросил доктора, как он себя чувствует.

– Паршиво, – ответил он, – так погано мне давно не было. Ничего не понимаю – мы извели почти всю воду, в бутылке осталось на дне, а Тэйлор узнает меня через раз, и палец болит так, что я сегодня колол себе обезболивающее. Я боюсь, что это инфекция, которой полно в пасти твоей зеленой подружки, но вода… Почему она не помогает? Ведь у Джойса все в порядке, да у тебя тоже. Загадка.

В ту ночь мы проходили через Кольцо, и я не решился выйти на палубу, просидел до рассвета в своей каюте, наглухо задраив иллюминатор, и даже закрыл его одеялом. Марта не отходила от меня ни на шаг, залезла мне под свитер и лишь изредка шипела, когда снаружи незнакомые и жутковатые звуки заглушали плеск волн о корпус «Изольды». Утром я не сразу решился выглянуть наружу, только к полудню вышел из своей каюты и посмотрел вверх через люк. Над нами было обычное серое небо, низкое, мутное, с него падали капли дождя и спускался туман, но обычный, почти родной. Я поднялся на палубу, придерживая Марту, но в этом не было нужды – она держалась так крепко, что снять с себя я мог бы ее только вместе с одеждой. Ко мне подошел Джойс – ему выпало стоять в эту ночь на вахте. Выглядел он не лучшим образом, но это сказывалась усталость, а не испуг.

– Прошли, – сказал он, – миновали эту нечисть, теперь, считай, дома. После этого Кольца я уж не знаю, чего еще мне бояться. Хотя второй раз – это уже ерунда, главное: смотреть прямо перед собой, и не обращать внимания на ту пакость, что происходит рядом. Я почти привык.

Он как-то неуверенно улыбнулся и пошел на камбуз завтракать. Марта считала его за своего, поэтому пропустила к столу, только взъерошила гребень, напоминая, что она здесь хозяйка и гость должен вести себя хорошо. Я постучал в дверь каюты Тэйлора, но ответа не получил. Прислушался, но за дверью было тихо. Тогда я решил вернуться позже, но так получилось, что Лесли первым нашел меня, и было это уже под вечер. Он снова пришел на камбуз, был сонный, бледный, потребовал себе и брату «хоть что-нибудь поесть». Я успел затолкнуть Марту в шкаф, который висел над столом, и принялся делать им бутерброды, когда доктор поставил на стол почти пустую бутылку с водой.

– Смотри, – он подвинул бутылку мне, я взял ее и поглядел на просвет. Вода стала мутной, в ней плавали крупные хлопья, они крошились от каждого движения и превращались в мелкий осадок. Я отвинтил пробку, понюхал воду и скривился – воняло от нее тухлой органикой, запашок был настолько мерзкий, что я невольно отшатнулся и поспешил закрыть бутылку.

– Я обнаружил это сегодня утром, – сказал доктор, схватил со стола готовый бутерброд, откусил хороший кусок и заговорил дальше с набитым ртом:

– Вот и отгадка. Вода теряет свои свойства вдали от острова, Данила. Ее нельзя набрать и увезти с собой впрок, и я даже не знаю, к сожалению это или к радости. Это как вода с курортов, что протухает на второй или третий день. Ее можно пить из скважины, принимать ванны, умываться, но только на месте, пока она свежая. Так и в нашем случае, – он доел бутерброд и потянулся к следующему.

– Я понял это вчера, когда у меня на пальце появился нарыв. Ждать, пока начнется абсцесс, я не стал, и вколол себе антибиотик, и Тэйлору заодно. Мы проспали всю ночь и половину дня как младенцы, и мой братец, проснувшись, заявил, что хочет есть и еще неплохо было бы прогуляться. Антибиотики действуют, а вода… Да черт с ней, с водой, буду работать, как привык. Зато не умру от голода, если братец вышвырнет меня из дела. Ведь если бы не твоя зеленая тварь, что прокусила мне палец, я бы так и потчевал Тэйлора этой водой, пока не сообразил, в чем дело.

Он забрал тарелку с бутербродами, чайник, потребовал назавтра приготовить «нормальный обед» и ушел, а я выпустил из шкафа Марту. Она еще волновалась, топорщила гребень и неотрывно смотрела на дверь, но постепенно успокоилась, забралась мне на плечо и потерлась головой о щеку. Я взял бутылку с водой и вышел на палубу. В лицо мне дунул соленый ветер, и полетели брызги: «Изольда» шла полным ходом, и по всем расчетам, дней через десять мы должны были подойти к Бристолю. Но до этого было еще долго, от моря можно было ждать чего угодно, а пока я подошел к борту и выкинул бутылку в воду. Она недолго плыла за нами, качалась на волнах, потом отстала и пропала из виду. Марта вертела головой по сторонам, крепко держалась за мой свитер и дрожала при этом, но уже от холода.

Я вернулся с ней на камбуз, поставил на стол, подумал немного и выдал ей два еще не потерявших свежесть листа салата из неприкосновенных запасов. Марта обнюхала их, посмотрела на меня, на угощение и принялась расправляться с ними медленно и неторопливо, точно делала мне одолжение.

– Ешь, – сказал я ей, – ты молодец. Ты умная и красивая. Больше ничего у меня пока нет, а когда вернемся в Бристоль, я куплю тебе хризантемы. Целый букет, тебе его хватит на два дня. Свежие хризантемы – надеюсь, они придутся тебе по вкусу.