– Вы все с ума посходили вместе с ней, – говорит Лукас.
Я касаюсь его руки:
– Лукас… Она права.
Лукас не желает ни на кого смотреть.
Тима вскидывает руки:
– Но ведь для вас неважно, что именно я говорю, так? Это нелогично. Вы просто не хотите меня слушать, вы даже ее не хотите слушать!
Мне требуется чуть ли не целая минута, чтобы сообразить: Тима говорит обо мне.
Лукас смотрит на меня и качает головой:
– Ты неправильно мыслишь. Ты видишь то же, что вижу я, но ты не понимаешь. Никто из вас не понимает.
– Так объясни. Помоги мне понять, Лукас.
– Нет смысла. Ты не в себе, ты сумасшедшая. Вы все сумасшедшие. Я не желаю никак в этом участвовать.
Лукас прав. Я действительно чувствую себя не в себе.
Я ощущаю множество всего, но безумие в это число не входит.
В эту ночь я не могу уснуть. Я боюсь, что, если засну, мне начнут сниться сны. Я боюсь, что, если мне начнут сниться сны, я увижу Тот День. Только теперь я уже знаю, как выглядят Иконы, знаю, как они ощущаются, и знаю, что мне не пережить такого сна.
В эту ночь я беззащитна. В конце концов я засыпаю, сидя в постели, щипля себя за руки, пытаясь остаться бодрой.
И мне снится Тима.
– Тима?
Я вижу лишь дверь ее комнаты, и дверь запирается и отпирается, как будто Док продолжает шутить с ней. Тима стоит спиной ко мне, тонкая, как тростинка, тонкая, как всегда. Ее плечи остры, словно лезвия, и бледны, как лунный свет.
От них падает тень, и я наблюдаю за тем, как она меняется у меня на глазах.
По Тиме движутся нити, сплошь, как вены, как вода. Ручейки ярких цветов спадают с ее плеч, словно эполеты. Тима поднимает руки и прижимает их к затылку.