Тьма между нами

— Ничего, мы вместе, и у нас есть наш дом. Наша жизнь останется такой же, как прежде, я обещаю.

— Нет! Без папы все будет не так!

Мама открывает рот, чтобы возразить, но мне надоело ее слушать. Я закрываю глаза и не говорю больше ни слова, пока она не уходит. Потом беру со стола блокнот и пишу папе письмо, требуя, чтобы он немедленно вернулся домой или хотя бы позвонил. Я знаю, он меня послушает, ведь я его «единственная девочка». Сколько себя помню, он всегда меня так называл. Он не оставит свою «малышку» одну.

Вечером мама надписывает конверт, наклеивает марку и обещает опустить письмо в почтовый ящик утром по дороге на работу. Если папа не позвонит завтра, я напишу ему еще раз. Пусть знает, что еще не поздно передумать и вернуться. Уверена, мама примет его без колебаний.

Когда я ложусь в кровать, мама приходит снова, опускается рядом, обнимает меня, и мы тихо плачем вместе. Последнее, что я помню перед тем, как заснуть, — она целует меня в макушку и просит ее простить.

— Пожалуйста, не надо ненавидеть меня, — шепчет она.

— Не буду, — обещаю я.

Что бы я ни наговорила ей в сердцах, я не могу ее ненавидеть. Она же моя мама.

Глава 7

Мэгги

Я не знаю, во сколько просыпаюсь, потому что еще несколько месяцев назад Нина лишила меня возможности следить за временем: забрала старые наручные часы и массивный хронометр в виде золотой кареты, когда-то принадлежавший моей матери, а потом перешедший мне по наследству (к слову, моей сестре Дженнифер достались фарфоровые статуэтки). Он стоял у меня в спальне на комоде, а однажды вечером, когда я вернулась из ванны, просто исчез, и Нина даже не потрудилась дать объяснение.

Встаю не сразу. Ночь выдалась утомительной. Привычное вечернее чтение из единственного удовольствия превратилось в муку: одной рукой приходилось держать книгу, а другой — прижимать сломанные очки. Пружина, которую я достала из матраса, исчезла с прикроватной тумбочки, и я корила себя за неосмотрительность: надо было лучше прятать. Наверняка Нина решила наказать меня за своеволие, лишив последней оставшейся радости — чтения.

Не спасает даже снотворное. Раньше, приняв таблетку, я сразу отключалась, однако с годами организм привык, и теперь этот препарат на меня не действует. К тому же, как минимум два раза за ночь я встаю, чтобы помочиться в ведро в углу, и уснуть потом — большая удача.

Когда я сажусь, цепь, прикованная к щиколотке, гремит о половицы. Железо ударяется о голень, и я не могу сдержать проклятия. На ногах, пестреющих разноцветными гематомами, появится очередной свежий синяк. Чертовы кандалы! Конечно, за годы я к ним привыкла, но все равно иногда забываюсь.

Потирая ушибленное место, медленно перекидываю обе ноги через край кровати и ощущаю пальцами ног прохладный деревянный пол. Шаркаю к окну, чтобы заступить на свой наблюдательный пост. Уж лучше жить в «вороньем гнезде» и обозревать окрестности с высоты, чем гнить в подвале, как червь под землей.

В первый же день, когда я здесь проснулась, Нина сообщила, что стекло ударопрочное и звуконепроницаемое. Будто я могла добраться до него через плотные ставни. Сколько я ни старалась, ни стул, ни лампа не оставили на их поверхности ни одной царапины.

Встаю, чтобы привести себя в порядок. Протираю лицо и тело влажными салфетками из полупустой пачки. После вчерашней ванны от кожи до сих пор пахнет апельсинами; ненавижу цитрусовые запахи, но они лучше, чем ничего. Снимаю ночнушку и достаю из шкафа розово-красное платье в цветочек. Трусы не ношу, равно как колготки и брюки, — цепь не позволяет. Вся моя нынешняя одежда либо натягивается через голову, либо обертывается вокруг талии. Меж тем в шкафу полно старых нарядов, которыми теперь интересуется моль, а не я. Уверена, Нина оставила их как едкое напоминание о прошлом, вместе с туфлями на каблуках, шалями, перчатками и пальто.

Сейчас в моем гардеробе семь комплектов, по одному на каждый день недели. В пятницу я оставляю аккуратную стопку грязного белья за дверью и через день получаю его обратно, выстиранное и выглаженное. Всё как в отеле. Только съехать нельзя.

На стене под самым потолком висит фотография моего мужа Алистера, наклеенная прямо на обои. Он улыбается в камеру. Когда я впервые здесь оказалась, не могла отделаться от ощущения, будто он за мной следит. Ненавижу такую назойливость. И его самого ненавижу. Однако длина цепи не позволяет добраться до фотокарточки. В первый же день я плеснула в нее апельсиновым соком, но она лишь немного пожелтела, приобретя оттенок сепии, словно была сделана сто лет назад. Собственно, в памяти наш брак ощущается столь же далеким…

Накрываю стульчак полотенцем, чтобы приглушить запах вчерашних нечистот. Нина опорожняет ведро раз в два дня, я уже привыкла. Как-то в самом начале я разозлилась и попыталась выплеснуть содержимое на нее. Но запнулась о цепь, потеряла равновесие и залила пол. Нина хохотала до слез, а потом заявила, что ночевать мне придется с этой лужей — тряпку и моющее средство она принесла лишь на следующий день.