— Не помню.
— Не ври.
— Много времени прошло.
— Такое не забывается.
— Два, может, три дня.
— Как ты успевала заботиться и обо мне, и о нем? Почему я не слышала, как он плачет?
— Я была осторожна.
— Посадила меня на успокоительные?
К ее явному неудовольствию, я не отвечаю ни на этот, ни на другие вопросы о первых днях Дилана и о поисках для него новой семьи. Нина меняет тактику.
— Ты знала, что моксидогрель может вызвать раннюю менопаузу? И к девятнадцати годам я окажусь бесплодной?
— Конечно, нет. Никто не догадывался о побочных эффектах, пока не стало слишком поздно. Тогда его сразу сняли с производства.
— У меня могла быть семья.
— Мне очень жаль, Нина, прости. Ты должна мне верить.
— Верить тебе? После всего? Ты раскаивалась, что отдала Дилана?
Тема скользкая, поэтому я тщательно подбираю слова.
— Тогда у меня не было иного выбора.
— Ты не указала мое имя в его свидетельстве о рождении. Почему вписала себя?
— На случай если он попытается найти свою мать. Я думала, тебе будет слишком тяжело с этим справиться.
— То есть ты хотела обмануть его, как и меня. А что с папой? Зачем ты его убила?
Я отворачиваюсь. Мне ни капли не жаль, что он мертв. Но говорить ей об этом слишком опасно.