Настоятель смущался зря: после многочасовых блужданий по лесу и самые брезгливые из архиерейской свиты уминали нехитрую провизию за обе щеки. Глядя на такое воодушевление гостей, братия и канты духовные хором пропели, слаженно разложившись на три голоса. А после настойки на местных ягодах, прекрасно сочетавшейся с немудреными пирогами, и сам владыка начал подпевать монахам баском, вспоминая семинарскую свою молодость.
То ли умилительное пение, то ли настойка произвела столь сильное впечатление, но, встретив такой простой и радушный прием, владыка пришел в восторг и постановил, что место многообещающее, потенциал у обители есть, и пора расширяться.
– От нас, сами понимаете кто, – епископ значительно вознес величественный перст в потемневший деревянный потолок трапезной, – требуют умножения числа монастырей. По тому и судить будут о благоустроении епархиальной жизни. Так что затвор и ягоды – дело хорошее, но надо высокосоответствовать!
Как ни пытались его отговорить, преосвященный был непреклонен и поспешил подать рапорт в столицу, в Святейший Синод, после чего отступать было уже некуда.
2
Но решение решением, а где взять средства на строительство? Это же не сарай построить! Где берут такие большие деньги, владыка сообщить отказался, решительно отсекая робкие попытки настоятеля испросить у него что-то еще, кроме благословения. На монастырские доходы и надеяться было невозможно – деньги у монахов водились только в воображении окрестных пьяниц, а сами на такое масштабное дело еще не одну сотню лет бы копили! Так что после молитв и раздумий настоятель обратился за помощью к единственному местному помещику – Юлиану Львовичу Курихину, славившемуся достатком, ироничным складом ума и крутостью нрава.
Юлиан Львович, вольготно расположившийся в креслах и наслаждавшийся дорогой сигарой, снисходительно выслушал слегка дрожащего, одетого в заплатанную рясу монаха. Но, вопреки ожиданиям родственников и челяди, прочь настоятеля не прогнал и собак вслед не спустил, а помочь монастырю согласился. С условием, что контролировать ход строительства будет исключительно сам. «А то настроите, милейший, как всегда, клетушек и куполочков под Святую Русь, стыда потом не оберешься», – прибавил он с ехидцей, выпуская колечко сигарного дыма.
И хотя настоятель до того дня, кроме монастырских избенок, ничего не строил, разве что дрова рубить помогал, но спорить с помещиком он, понятное дело, не стал.
Сложно сказать, почему Курихин согласился. Человеком барин был не особо религиозным, если даже не сказать – наоборот. Злые языки судачили, что грехи свои замолить хотел или, может, через Синод карьеру сделать. Теперь уж не узнать. Однако слово свое Юлиан Львович сдержал. Из блистательной Северной столицы приглашен был модный архитектор Отто Яковлевич Штольц, и уже через несколько дней рабочие расчистили дорогу к монастырю, холм перерыли, деревянные постройки разобрали, монахов переселили под холм во временные кельи.
Под холмом поселились и строители с семьями, незатейливо назвавшие новую деревеньку в честь сиятельного попечителя. Потянулись повозки с кирпичом, и обитель приобрела небывалые прежде очертания: стремительно стал расти величественный каменный комплекс, рассчитанный на двести монахов, со вместительным собором, колокольней, игуменским и братским корпусами, садами, цветниками, аптекарским огородом и беседками, хозяйственным двором и часовней у родника с обустроенной купелью. И все это великолепие по проекту Штольца решено было окружить мощными каменными стенами.
Монахи тихонько молились, по стройке коршуном метался неутомимый Штольц, величественно вышагивал Курихин с вечной своей сигарой, а посланники епископа не могли нарадоваться, глядя на новые стены и предвкушая бенефиции от благоволения начальства.
Строящийся монастырь вскоре стал предметом разговоров и вельможного любопытства. Наведывались и окрестные помещики, и паломники разного чина. Благо что иноки молитву не прекращали, а некоторые даже славились духовной рассудительностью.
3
В конце мая 1914 года, когда монастырь почти приобрел свои привычные теперь очертания, из области вновь приехал преосвященный Анемподист с губернатором Спенкевичем и множеством местной знати.
Начинания Курихина владыка одобрил, собор освятил, продолжать строительство благословил и, по окончании торжественного молебствия с многолетиями, соблаговолил вкусить местной рыбы, искусно приготовленной личным поваром Юлиана Львовича.
Обед накрыли прямо перед собором в устроенной по этому случаю беседке, затейливо украшенной цветами и лентами.
Стоял погожий денек, ярко светило солнце, воздух будоражили ароматы фруктовых садов и цветников, пряных трав, а изредка налетавший ветерок разгонял жару. Дышалось полной грудью.
Певчие монахи из тех, кого не заперли в братском корпусе со строгим наказом не попадаться на глаза благородному собранию, издалека с тоской поглядывали на уставленный роскошными яствами стол и теребили в руках ноты. Хор, как обычно, планировали кормить после всех.
Наконец в беседке собрались гости. Пропели молитву, епископ величественно благословил еду и собравшихся, все расселись по чину, и неспешно началась трапеза. Между тостами и здравицами хор стройно пел умилительные канты о славных петровских победах и о любви к родной матери, о таинственном хождении Богородицы во град Вифлеем и о томлениях прегрешной души. Когда пение утомляло, слух благородного собрания услаждал выписанный из города струнный квартет, а хористам тихонько подносили наливок и пирогов. Дети вельможных гостей бегали вокруг стола, играя и охотясь на бабочек. Суетились официанты, беззаботно жужжали шмели, стрекотали кузнечики. Счастию, казалось, не будет конца.
Внезапно, ближе к десерту – вымоченным в мадере засахаренным фруктам, воздушным профитролям, начиненным нежнейшим сливочным кремом, конфектам и кофию от Эврипида Яни и шоколаду от поставщиков двора Его Императорского Величества Алексея Абрикосова с сыновьями, – в монастырских воротах показалась группа строителей.
ebooksa