– Я б рекомендовал лучше писать прозой, – не выдержал я. – Поэзия плохо идет на рынке.
– Да-да, конечно, – согласился он. – Я думаю, она уже не вспомнит обо мне в годы грядущей юности.
Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:
– Ты не мог бы… хм-м‑м… побольше материализоваться? Твоя усмешка, висящая в пустоте, нервирует, знаешь ли.
– Сегодня, дорогой Чарлз, я не могу ни в чем тебе отказать. Я слишком многим тебе обязан.
– Не надо об этом, – смущенно сказал он, отводя глаза. – Любой на моем месте… Не мог же я допустить, чтобы ее… и тебя… убила моя собственная фантазия.
– Благодарю, что не допустил. Ну а так, между нами, откуда, о гордость кавалерии и пехоты, ты взял меч суропадный и зайчиков миглотарных?
– Откуда взял… что?
– Пустяки, Чарльз. Мы отклонились от темы.
– Книжка, описывающая все это? – Он снова задумался. – Не знаю. Поверь, не знаю, смогу ли…
– Ты б смог. У твоей фантазии сила, способная ребра крушить.
– Хм-м‑м. – Он сделал такое движение, словно собирался меня погладить, но вовремя раздумал. – Хм-м‑м, как знать? Может, ей… понравилась бы такая книжка? Кроме того, колледж платит скудно, парочка фунтов на стороне не помешала бы… Конечно, издавать пришлось бы под псевдонимом. Мое положение преподавателя…
– Тебе необходим приличный nom de plume[45], Чарлз, – зевнул я. – И не только из-за колледжских властей. Твоя родовая фамилия не годится на обложку. Она звучит так, словно кто-то, умирающий от пневмоторакса легких, диктует завещание.
– Невероятно. – Он изобразил возмущение. – Может, у тебя есть какое-нибудь предложение? Что-нибудь такое, что звучит лучше?
– Есть. Уильям Блэйк.
– Смеешься.
– Тогда Эмилия Бронте.
На этот раз он умолк и долго не говорил ни слова. Девочки Лидделл отыскали на берегу ракушки беззубок. Радостным восклицаниям не было конца.
– Ты спишь, Чеширский Кот?
– Стараюсь уснуть.