Генри поежился. Теперь эти две женщины не казались ему плодом его воображения – да, наверное, он никогда на них так не смотрел. И рассказ о желтопузом призраке в баре взволновал его до такой степени только потому, что он верил, что эти обнаженные близнецы были какими-то сверхъестественными существами, призрачными организмами, старавшимися установить с ним контакт, – поэтому на какое-то мгновение поверил, что они являлись не только к нему.
Что, черт побери, с ним происходит? Он что, сходит с ума?
Никогда в жизни Генри не испытывал ничего подобного. Он был одним из тех рейнджеров, которые всячески пытались развенчать теорию о «космическом» происхождении наскальных рисунков в пещере в Кэньонлендз, не позволяя посетителям придерживаться предвзятых интерпретаций. Именно поэтому Генри считал, что для того, чтобы поверить в «сверхъестественные существа» или в «призрачные организмы», ему потребуется множество объективных доказательств и серьезной документации. Однако сейчас он вел себя как младенец, который после одного-единственного сновидения боится ездить по парку в одиночку.
Опять эти индейские гены…
И алкоголь не придал ему храбрости, а, напротив, забрал ее последние остатки, и Генри все еще не хотелось возвращаться в свое жилище. Сегодня в экскурсионном центре в Арчиз дежурил Эктор – может быть, стоит заехать туда и немного охладиться? Эктор человек широких взглядов и когда-то принимал участие в этих чертовых обрядах 1980-х[14]. Может, стоит намекнуть ему на голых азиаток просто для того, чтобы проверить его реакцию?
Теперь, имея перед собой цель, Генри с большей уверенностью забрался в джип и направился по шоссе на север. Выехав за пределы города, он полностью сосредоточился на управлении автомобилем, не отрывая глаз от дороги и не глядя в пустыню, потому что не хотел видеть песок. Так он доехал до экскурсионного центра, припарковался и оказался перед зданием и окружающими его скалами. Только тут Генри почувствовал некоторое облегчение.
Глава 3
Опилки и деревянные щепки. Запах свежесрубленных деревьев. Аромат леса наполнял городской воздух, и Джолин только теперь поняла, как же она по нему скучала. Он проникал в машину через вентиляцию, несмотря на плотно закрытые окна. Это был теплый, гостеприимный изысканный аромат… родного Дома.
Шоссе изящно огибало новые «Макдоналдс» и магазин, которых еще не было, когда она была здесь три года назад. В центре города на скобяном магазине Сэма Грейди появилась новая вывеска, китайский ресторан перекрасили, и теперь он назывался «Золотой дворец» вместо «Нефритового дворца». Во всем остальном Беар Флэтс, казалось, оставался все таким же: небольшая община в горах, на которую большой внешний мир не оказывал никакого влияния.
И ей это нравилось.
Именно этого она и ждала.
Именно это ей и было нужно.
– Мы что, уже приехали, Ма?
Джолин взглянула на Скайлара, сидевшего на заднем сиденье. Как и всегда, выражение лица ее сына было серьезным, почти торжественным. Он смотрел на нее чистыми печальными глазами, терпеливо ожидая ответа на свой вопрос, и она чуть не расплакалась.
– Мы почти приехали. – Она заставила себя улыбнуться ему. – Мы почти у бабушки.
Когда она покидала Беартс Флэтс, то поклялась, что, если у нее будет ребенок, она ни за что в жизни не позволит воспитывать его или ее в той хаотичной и эмоционально нестабильной атмосфере, в которой воспитывалась сама. Но история повторяется, и вот теперь она возвращается к родным пенатам, разведенная и потерпевшая поражение, вместе со своим сыном, которого последние несколько мучительных лет его жизни превратили из жизнерадостного и счастливого ползунка в не по годам серьезного и печального мальчугана.
Для восьмилетнего ребенка ему пришлось слишком многое пережить.
Самыми тяжелыми были последние шесть месяцев. Они с Фрэнком вцеплялись в горло друг другу, как только оказывались вместе в одном помещении, и хотя она понимала, что на Скайлара подобные проявления постоянной ненависти плохо влияли, и каждый раз после очередной вспышки клялась себе, что больше никогда и ни за что не допустит этого, они с Фрэнком были как лед и пламень, и даже благополучие собственного ребенка не могло их остановить. Иногда Джолин спрашивала себя, что было бы, если б они с Фрэнком работали на разных работах и встречались бы друг с другом по утрам и вечерам так, как это происходит в нормальных семьях; не были бы в этом случае их взаимоотношения другими, и не превратились бы тогда проблемы, которые вызывали у них ненависть, в ничего не значащие случаи, которые вызывали бы только раздражение? Но они оба работали в отделении пограничного патруля в Юме, и различия в их характерах превратились в непреодолимые разногласия из-за стресса, который был непременной частью их работы. Он в значительной степени усугублял все эти проблемы, оказавшиеся совсем не тривиальными. Одни и те же лица, мелькающие перед глазами изо дня в день; привычка ловить людей как рыбу на блесну только для того, чтобы вытащить нескольких человек, вновь и вновь пытающихся нелегально попасть в страну, – все это привело к тому, что она стала симпатизировать иммигрантам, в то время как Фрэнк относился к ним все жестче и жестче. Она помнила их разговор после 11 сентября[15] (Джолин отказывалась использовать сокращение 9/11; тогда Рождество придется называть 12/25, а четвертое июля[16] – 7/4? До чего еще может дойти это сумасшествие с цифрами?). Тогда она сказала Фрэнку, что им повезло, что террористы проникли в страну со стороны Канады. «Ты можешь себе представить, что бы здесь началось, прилети они со стороны Мексики?»
Тогда он в ярости раскричался на нее, говоря о том, что со стороны Мексики в страну проникает в разы больше нелегалов, чем со стороны Канады, и кто вообще знает, какие еще злодеяния планировали эти мерзавцы? И что защита Америки ослаблялась ею самой и ей подобными мягкотелыми личностями. Джолин понимала, что в этом была изрядная доля расизма, так же как и у других людей, и именно в тот момент поняла, что Фрэнк оказался не тем человеком, за которого она его принимала.