Он явно удивился.
– Э-э-э… как скажете. Вы будете смотреть их одна? – Он покосился на меня.
– Вместе с мужем. Вы и доктор Хазелхерст можете остаться, если хотите.
Они, разумеется, остались. В операционную принесли стопку кассет, каждая с наклейкой, где значились дата записи и возраст объекта. Чтобы просмотреть их все, нам потребовалось бы несколько часов, поэтому я сразу отложил в сторону те, что относились к жизни Мэри после 1991 года: они вряд ли могли помочь. Мэри посмотрит их позже, если захочет.
Мы начали с ее раннего детства. В начале каждой записи объект эксперимента – Мэри – стонала и задыхалась, через силу произнося слова, сопротивляясь, как все люди, которых вынуждают мысленно возвращаться к событиям, которые они предпочли бы забыть. Затем начиналась реконструкция событий – звучал ее голос и голоса других людей. Больше всего меня поразило лицо Мэри – я имею в виду, на стереоэкране. Мы увеличили изображение, так что оно придвинулось почти вплотную к нам, и могли следить за мельчайшими изменениями в выражении лица.
Сначала Мэри превратилась в маленькую девочку. Нет, черты лица остались прежними, взрослыми, но я знал, что вижу жену именно такой, какой она выглядела в детстве. Мне сразу подумалось, как хорошо будет, если у нас тоже родится девочка.
Затем выражение ее лица менялось – это начинали говорить другие люди, чьи слова сохранились у нее в памяти. Мы словно смотрели на невероятно талантливого актера, играющего подряд сразу несколько ролей.
Мэри воспринимала записи достаточно спокойно, только незаметно для других сунула свою руку в мою. Когда мы добрались до тех жутких кассет, где ее родители превратились в рабов титанцев, она сжала мои пальцы с такой силой, что раздавила бы, не будь у меня рука такой крепкой. Однако больше Мэри никак себя не выдала.
Я отложил в сторону кассеты с надписью «Период анабиоза» – их было удивительно много, никогда бы не подумал, что можно что-то выкопать из памяти человека, который находится в таком состоянии. Что бы там ни было, очевидно, за этот период она не могла узнать ничего для нас полезного. Поэтому я отложил их, и мы перешли к следующей группе – от ее пробуждения до спасения на болотах.
Сразу стало ясно, что паразит оседлал ее, едва Мэри пришла в себя после анабиоза. Мертвое выражение лица – это титанец, которому незачем притворяться. Последние передачи из красной зоны были полны таких кадров. А скудность воспоминаний за этот период лишь подтверждала, что Мэри находилась во власти паразита.
Затем совершенно неожиданно кошмар прекратился, и она вновь стала маленькой девочкой, очень больной и очень испуганной маленькой девочкой. Сохранившиеся в памяти мысли путались, как в бреду, но потом возник новый голос, он прозвучал громко и ясно:
– Да чтоб я сдох! Пит! Смотри – здесь маленькая девчонка!
Еще один голос:
– Живая?
И снова первый:
– Не знаю.
Дальше на пленке шли воспоминания о Кайзервиле, ее выздоровление и еще много новых голосов и образов. Спустя какое-то время запись закончилась.
– Я хотел предложить вам прокрутить еще одну запись из того же периода, – сказал доктор Стилтон, вынимая кассету из проектора. – Они все немного отличаются друг от друга, а период этот для нас ключевой.
– Почему, доктор? – поинтересовалась Мэри.
– А? Нет, если не хотите, можем, конечно, не смотреть, но именно этот период мы сейчас исследуем. Нам нужно восстановить события и понять, что же случилось с паразитами, почему они умерли. Если мы сумеем узнать, что за болезнь убила титанца, который… э-э-э… управлял вами, – убила титанца, но пощадила вас, – тогда нам, возможно, удастся найти оружие против паразитов.