Меня охватило беспокойство.
– Пожалуйста, не надо!
– Почему? Вы же с Майлзом такие братья-бизнесмены, неразлейвода…
– Ну… видишь ли, Морт, Майлз не знает, что я здесь. Я должен быть сейчас в Альбукерке, по делам фирмы. Но прилетел сюда по причине сугубо личной, к фирме отношения не имеющей. Дошло? И говорить с Майлзом на эту тему мне не хотелось бы.
Он понимающе хмыкнул.
– Неприятности с женским полом?
– Ну-у-у… да.
– Она замужем?
– Вроде того.
Он ткнул меня кулаком в ребра и подмигнул:
– Усек. Старина Майлз такой моралист, верно? Ладно, я тебя прикрою, а в следующий раз ты меня прикроешь. Она хоть ничего?
«Прикрыть бы тебя… саваном, – подумал я про себя, – недоумок чертов».
Морт был из тех никчемных коммивояжеров, которые вместо работы с клиентами больше заняты тем, что пытаются соблазнять официанток. Впрочем, товары, что он пытался всучить, были такие же дрянные, как и он сам, – прибыли они никогда не давали.
Но я поставил ему выпивку в ближайшем баре и наплел с три короба о выдуманной «замужней женщине», в ответ выслушав хвастливые рассказы о его подвигах. Не сомневаюсь, это тоже было вранье от начала до конца. Наконец мне удалось от него избавиться.
В другой раз я попытался поставить выпивку профессору Твитчелу – и потерпел неудачу.
Я уселся на табурет у ресторанной стойки аптеки на Чампа-стрит и неожиданно увидел в зеркале отражение его лица. Первой мыслью было заползти под прилавок и спрятаться. Потом я овладел собой и сообразил, что из всех живущих в 1970 году его мне надо опасаться меньше всего. Ведь ничего еще не произошло… я хотел сказать «ничего не произойдет». Нет, не то. Я оставил попытки правильно выразить соотношение времен: когда темпоральные перемещения станут обычным делом, в английскую грамматику придется добавить целый ряд новых времен, чтобы отразить своего рода «возвратные состояния». Французские литературные и латинские исторические грамматические времена покажутся по сравнению с ними не такими уж сложными. Прошедшее ли, будущее ли – как бы то ни было, Твитчела можно было не опасаться, и я успокоился.
Я долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался ли я. Нет, не обознался. Лицо Твитчела трудно было спутать с чьим-нибудь другим – моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным, самоуверенным и довольно красивым – такое лицо могло быть у Зевса. Я вспомнил, во что он превратился потом… и тем не менее я не ошибся – это был Твитчел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с ним обошелся. И задумался о том, как я могу загладить свою вину.
Твитчел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:
– В чем дело?
– Да нет, я так… Вы ведь доктор Твитчел? Из университета?