Злые ветры Запада

Боль разрывает ногу, скручивает пополам, заставляя кричать. Кожа сапога шипит, занимается пламенем и чернеет, пальцы урода в маске сжимаются тисками. Боль рвется наружу вместе с криком, вздымается красной, густой бурлящей волной, накрывает с головой…

Мир алеет. Мир вырезается из кровавой пелены черными контурами. Мир ждет.

Коридоры и тоннели огромного бункера пропитались многим за многие годы Бойни. Бойня захватила кусок пустыни разом, оторвала из мира людей и бросила отбитым куском мяса на малиново-жаркий противень новой жизни. Или того, что заменило жизнь. Гарнизон бункера оказался для Бойни жиром для бифштекса. Вскипевшим, сгоревшим, превратившимся в гарь в самых раскаленных местах.

Боль, насилие, жажда смерти, жажда убивать, ненависть, отчаяние… Ужасная смесь демонического коктейля, замешанного рогатым барменом для аперитива. Огромный кусок скалы, лежавшей посреди Мохаве, прорытый, пробитый и пройденный людьми, перестал быть военно-научным объектом. Вот только ясно это стало только сейчас.

Ничего не проходит бесследно. Особенно в крохотном мире, спрятанном внутри огромного. В том, где смерти и мучения перетекли через край чаши терпения. И людского, и Господня. Крохотный мир под землей всегда ждал нового пойла, несущего утоление его постоянной жажде. Той, которую не унять водой, джином или бурбоном. Той, что уходит лишь с соленым привкусом и разводами всех оттенков красного на зубах и подбородке.

Этот дикий жуткий мир дождался. Он не знал лишь одного: теперь боль пришла к его детям. Потому что каждая полоска моко, выбитая костяными иглами в лачуге старого мудрого Чоу, сделана только по делу. Чтобы впитать в себя капельку того, что потратил ее хозяин, борясь за людей с демонами. Время пришло.

…Ворота Хаамонга-А-Таматауэнга скрипят старыми резными досками. Дрожат выделанные кожи павших вождей, прибитые к ним их же позвонками. Смеются духи-вару, охраняющие дом Тама, ждут, когда их вновь выкрасят в ярко-алый, добыв его из жил противников. О да! Ворота длинного дома из перевернутого каноэ открываются.

Воет Тафериматэ, ветер, рвущий паруса и врагов. Скоро ему разносить дым сгорающих тел павших воинов, скоро ему нести запах пролитой крови, пугая выживших. Скрипят старые ворота.

Поет, захлебываясь от радости, Хинуитэпоа, хозяйка смерти, украшенная черепами павших. Скоро она спляшет хаку на выпотрошенных трупах врагов. Скоро она вкусит их плоть, их печень, их сладкий мозг из костей. Наестся досыта, обжираясь, отрыгивая и снова запихивая в рот сердца и мясо павших от рук последнего воина-арики.

Великий Таматауэнга открывает ворота своего дома. Великий отец воинов, битв и войны потрясает резной палицей, ревет, начиная танец перу-перу. Он не забыт, он жив, он готов потрошить любого, вставшего на его пути. Ведь последний арики дождался своего часа. Последний арики, схваченный демоном-вароа, воззвал к нему, великому отцу мужчин Ао-Теа-Роа, детей Длинного Белого Облака. И он ответил. Старый, суровый, хромающий, украшенный татуировкой-моко бог-воин. Он ответил…

Ва! Боль не убивает воина. Воина убивает другое. Ва! Связки выдержали, прыжок оказался верным. Развернуться, выхватывая мачете и одновременно нанося удар мере. Старушкой мере, разбившей за свою жизнь не один десяток черепов. Ва!

Трещит лицевая кость, еле прикрытая туго натянутой оплавленной кожей. Трещит вместе с нижней челюстью, разлетающейся брызгами, проваливающейся внутрь пробоиной, скрипящей крошащимися зубами. Обгоревший хрипит, огонь с руки перекидывается на стену позади. Та вспыхивает, разгорается сразу, жарко, пузырясь пластиком, заросшим сверху плесенью.

Сталь догоняет, бьет точно между плечом и шеей, плавным скользящим движением, забирающим вверх. Скрипит разрубаемый и разваливающийся, как под мясницким топором, позвонок. Фонтан бьет влево и вверх, шипит, падая на пламя, испаряется. Голова подлетает в воздух, крутится, устремляясь в огонь, только что созданный ее хозяином.

Не попадает. Амок рвет душу арики, превращает в зверя. Зверь не уважает врага. Зверь жаждет доказать свою силу.

Удар ногой, голова летит по кривой туда, где зверь, только что бывший человеком, должен найти свое. Своих соплеменников, свою женщину. Кровь летит вниз каплями, строчит вспыхивающую неожиданно дорожку огня, указывающую путь дальше. Зверь принюхивается, воет, торжествует, бежит. Зверю не нужны металлические орудия, плюющиеся огнем. У зверя есть мере и надежный клинок.

Прыжками, время не ждет. Алые отсветы, подаренные отцом битв последнему из своих детей, ведут и направляют. Запахи открывают все и всех. Звуки выдают каждого и каждую с головой. Все становится ясным, все превращается в оружие. Ва! Кровь для Таматауэнги не стоит лить на алтарь. Его алтарь – поле боя. Любое, где угодно, с кем угодно. Каматэ!

Туман разлетается, сапоги выбивают дробь, выдавая с головой. Нужно защитить то, что дорого? Напади первым. Не дай напасть и сделать зло. Так правильно.

Первый длинный ангар встретил темнотой, прореженной лишь несколькими работающими прожекторами и горящими, но не дымящими кострами. Пламя, зеленовато-голубое, не дергалось, мерно колыхаясь высокими языками.

Несколько останков грузовиков, броневик и вездеходы. Длинный ряд бочек с газолином, крохотная кабинка дежурного, уходящий вверх пандус, замурованный стальной покореженной плитой.

И скелеты, разложенные по полу в затейливом лабиринте. Скелеты убитых ударами, раскроившими черепа, скелеты в истлевшей серой униформе конфедератов. В центре, куда указывают пальцы каждого принесенного в жертву солдата, пусто. Но запах выдает с головой. Тварь, получившая гекатомбу, еще здесь. И она не одна. Демон-привратник Козлоногого и его слуги. Зверь-арики несется, пригибаясь к бетону, летит к центру лабиринта, выманивая врагов.